Андрей Рубанов - Хлорофилия

– Догадываюсь.

– Пожалуйста, просмотрите альбомчик. Сегодня же. И сразу звоните. А насчет памяти… Я обязан вас предупредить… альбомчик этот – хитрый. Так сказать, для внутреннего пользования. Когда вы закроете последнюю страничку, у вас немного заболит голова. А через несколько часов вы начисто забудете все, что увидели.

Почти час Герц листал пухлую книжицу с портретами «друзей». Просмотрел около двух сотен снимков. Лица сплошь невзрачные, в большинстве некрасивые, но, так или иначе, отмеченные печатью власти. Лица мужчин и женщин, отягощенных заботами и познаниями о темной стороне людского естества. Утомленные, старые, изборожденные морщинами.

Он нашел дилера, продававшего ему мякоть стебля. Нашел Мусу. Нашел сурового камердинера из резиденции миллионера Глыбова. Нашел пиар-агента кинозвезды Анжелины Лолобриджиды. Нашел бойфренда писательницы Маши Потс, недавно прогремевшей с мегабестселлером «Как выйти замуж за сибирского китайца». Нашел владельца популярного ночного клуба «Сома». Нашел пресс-секретаря популярного парламентария Ивана Европова. Нашел лесоторгового магната Степана Прослойко.

А на одной из последних страниц обнаружил старую любительскую фотографию доктора Смирнова.

– …а потом он предупредил, что все портреты сами собой сотрутся из памяти.

– Ха, – небрежно произнес Гарри Годунов, бросая альбом через плечо на заднее сиденье машины. – У тебя, может, и сотрутся. А я – высшее существо. Я на девяносто девять процентов состою из чистого марочного коньяка. На меня их гестаповские технологии не действуют. К тому же половину героев книжечки я знаю лично.

– А мне, – с обидой произнес Савелий, – ты ничего не рассказывал.

– Ха! Еще не хватало. Я, может, и дурак, но не самоубийца. Ты ведь журналист, у тебя в каждом ухе по диктофону… А куда мы едем? Да еще так быстро?

– К твоему соседу по журнальным страницам. В юбилейном номере статья про тебя стояла рядом со статьей про него. Кстати, диктофон у меня не в ухе, а в указательном пальце.

– Помню соседа, – сказал Годунов. – Бывший содержатель интерната для бездарных детей.

– Доктор Смирнов.

– И зачем он нам?

– Он старинный приятель нашего старика.

Годунов подумал и проговорил:

– Зря едем. Не найдем старика. Можно, я закурю?

Савелий проигнорировал просьбу гения и угрюмо возразил:

– Найдем или не найдем – попробовать надо. Старик – владелец ста процентов акций журнала. Я, знаешь ли, не хочу однажды проснуться и узнать, что журнал принадлежит темным личностям со второго этажа.

На лице Годунова изобразилось глубокое презрение.

– Я так и думал. Ты такой же, как все. Не хочешь найти пропавшего человека. Просто дрожишь за барахло.

Герц прибавил ход. Бортовой компьютер уже известил владельца машины о списании с его банковского счета весомой суммы – штрафа за превышение скорости, – и через четверть часа нарушителю грозил второй штраф, в три раза больше первого. Но это не имело значения. Работодатель, на чьи деньги журналист Савелий Герц жил двадцать пять лет (и хотел бы прожить еще столько же), пропал без вести. К черту штрафы.

Перед выездом он трижды звонил по личному номеру Мусы, но абонент не отвечал на вызовы, и это дополнительно нервировало Савелия.

– Барахло? – переспросил он. – Заткнись, Годунов. Лучше покури, да. Только молча. Я возглавляю большое дело. А ты всего лишь гений. Человек искусства. Безответственный, грубый, инфантильный алкоголик.

Инфантильный алкоголик извлек сигареты, выпустил из кривого рта клуб дыма и изрек:

– Когда меня называют гением, у меня не хватает силы воли, чтобы возразить.

– Слушай, гений, сколько книг ты написал?

– Полторы.

– И сколько экземпляров продал?

– Ну… Почти восемь тысяч.

– За двадцать лет.

– А что?

– Это примерно четыреста книжек в год.

– Допустим.

– А журнал «Самый-Самый» выходит двенадцать раз в год тиражом в сто пятьдесят тысяч. На протяжении тридцати лет. По-твоему, это барахло?

– Типичное, – сразу ответил Годунов и с несколько глупым видом стал шарить вокруг себя в поисках кнопки, открывающей боковое окно. – Ты дурак, Герц. Не раздражай старого Гарри. Восемь тысяч моих читателей – лучшие люди. Отборные. Нестандартно мыслящие. Цвет, я извиняюсь, нации… Я чувствую каждого из них. Горжусь ими. Я с ними связан, ментально. Восемь тысяч энергетических нитей тянутся ко мне от моих читателей. Восемь тысяч мозгов помнят мои слова, и восемь тысяч ртов готовы повторить их в любой момент. А кто твои читатели, Герц? Что за существа образуют эту ужасную стотысячную толпу? Что ты о них знаешь?