Александр Новиков - Остров

– Сэр, канадская служба ледовой обстановки сообщила, что в нашем направлении движется крупный айсберг. Его масса может достигать миллиона тонн… Правда, сейчас он еще далеко.

– Передайте главному штурману, чтобы рассчитали курс этой глыбы.

– Слушаюсь, сэр.

Спустя полчаса главный штурман доложил, что теоретически айсберг может представлять угрозу, но сейчас точно рассчитать его курс невозможно, так как айсберг находится на расстоянии более ста миль. Когда он будет милях в двадцати, мы рассчитаем все с точностью до кабельтова. Но это будет только через двое суток.

Бармен из аэропорта позвонил, напомнил Дервишу про пари.

– Или, – спросил он, – вы уже передумали?

Дервиш спросил у Саши:

– Ты как, Сашок, – готов к подвигу?

– Да как два пальца! Дервиш ответил бармену:

– Через час будем у вас… Устроит?

– О'кей, жду.

Спустя час Дервиш и Саша вошли в бар. Там уже сидели несколько местных и двое белых из персонала аэропорта. Ждали представления. На стойке бара стояла бутылка «Столичной», высокий стакан. Из-под донышка бутылки торчали несколько купюр. Дервиш и Братишка присели у стойки. Сверкали бутылки, улыбались инуиты. Сашка обвел всех веселым и шальным взглядом.

Бармен спросил:

– Вы готовы?

– Всегда готов.

Бармен потер руки и сказал:

– Хорошо бы положить ставку на стойку.

Дервиш рассмеялся, достал бумажник из крокодиловой кожи, вытащил пачку купюр, бросил не считая. Бармен вновь потер руки, взял бутылку и свинтил колпачок. Он собрался налить водку в стакан, но Братишка взял бутылку, раскланялся, а потом запрокинул голову и стал лить водку в себя.

Кто-то ахнул. Бармен вытаращил глаза. Один белый сказал другому, что через пять минут этот парень, хоть он и монстр, будет dead drunk [20]… Саша поставил пустую бутылку на стойку, закурил и подмигнул фотографии Люси Идлу.

Через пять минут монстр попросил еще пятьдесят граммов водки. Бармен скис.

В холодной темноте «ноги» пахло водой и ржавым железом. Шумела вода в трубах, жужжали насосы. Снаружи шлепала волна, иногда наваливалась льдина, хрустела, скрежетала на стальных клыках. Время в «ноге» «Голиафа» тянулось медленно. Невероятно медленно. Иван с Дельфином даже заключали пари: кто точнее определит, который сейчас час. Ошибались – и сильно – оба, но Иван больше.

Они жили по шестичасовому циклу – через каждые шесть часов непременная пятнадцатиминутная разминка, потом принятие пищи. Дельфин по этому поводу сказал: «Зачем так казенно, сударь? Считайте, что это ужин. Почти что при свечах…» Иван ответил: «Какой, в жопу, ужин? Пережевывание этих сублимированных какашек – ужин? Это, сударь мой, именно что принятие пищи… Эх, сигаретку бы сейчас!»

– Иван, – позвал Николай в темноте.

– Что?

– Время?

– Думаю, что около двадцати.

– А я думаю, что не больше девятнадцати.

– Включи.

Дельфин включил подсветку компа. На дисплее вспыхнуло 18:06.

– С тебя, – сказал Дельфин, – еще бутылка пива. Шестнадцатая. Так скоро ящик набежит.

– Грабеж! – ответил Иван.

Тридцатого декабря в 8:30 палубный «Си Кинг» доставил на борт «Джорджа Буша» последнюю делегацию. Она была совсем маленькой – четыре человека, представители Японии. Гостей, как положено, на шканцах встретил командир – адмирал Бейкер. Адмиралу не по душе была вся эта кутерьма, но никуда не денешься…

В конференц-зал превратили кинотеатр авианосца. Стандартные пластмассовые кресла сняли, установили мягкие, кожаные, с откидным столиком. На каждом столике стоял ноутбук, стакан и бутылка с водой, висели наушники для прослушивания перевода. В проходах постелили ковровые дорожки, поставили кадки с цветами. На этом «роскошь» и закончилась. Обстановка была спартанской, рабочей.

Всем было понятно, что на этом саммите рулят США. Однако формально считалось, что все-таки это саммит Большой Двадцатки. Ровно в десять часов председатель Двадцатки обратился к участникам саммита и предложил почтить минутой молчания экипаж погибшего шаттла. Присутствующие встали. На экране за спиной председателя появились улыбающиеся лица семи астронавтов… Триста мужчин и женщин в зале смотрели и молчали скорбно. О чем они думали, неизвестно, но стояли скорбно. Из динамиков, скрытых в цветах, негромко доносилось адажио Альбиони.

Через минуту председатель объявил об открытии саммита. Он произнес короткую дежурную речь, после этого из зала удалили прессу и началась реальная работа.