Максим Павлов - Серафим и его братва

Бармен загадочно ухмыльнулся:

— Дайте-ка, еще раз погляжу… — и кинул второй испуганный взгляд на характерный профиль.

— Её зовут Эммануэль. Она мне нужна. — Серафим добавил к червонцу червонец.

— Всем нужна Эммануэль, — двусмысленно заметил бармен, отводя вороватый взгляд к винным бутылкам.

Под карточкой появилось ещё десять баксов. Взяв в руки бутыль, виночерпий посмотрел на свет, сколько вина осталось на дне, и вздохнул:

— Очень мало.

Серафим добавил.

— Мало… — повторил бармен, не оборачиваясь.

Убрав со стойки сорок баксов, Серафим кинул полтинник одной купюрой и подвел итог:

— Достаточно.

— Пожалуй, — согласился бармен, повернув лицо к клиенту. — Но при одном условии.

— О'кей.

— Я вам говорю, где скрывается Эммануэль…

— А я ей не говорю, кто её заложил, — кивнул Серафим.

— А вы смышленей, чем я сначала подумал, — похвалил бармен, спрятав деньги в карман.

— Сначала почему-то все принимают меня за чукчу. — Серафим с сожалением посмотрел на кровавый подтек, оставшийся на полу от Шмона. — Потом, увы, бывает слишком поздно.

— Поздно бывает что?

— Посмотреть правде в глаза.

— Да… — Бармен покачал головой. — Жизнь так скоротечна. Никогда не знаешь, где найдёшь, а где огребёшь.

— Да… — Серафим неожиданно взял бармена за шкирку. — Где Эммануэль, фуфло?! Долго ещё мне будешь баки заливать?!

— О'кей, — опомнился тот. — Как выйдете из первого зала, проходите с левой стороны второй, спуститесь в третий, подниметесь в четвертый, по правой стенке дойдёте до пятого — там увидите чёрную дверь. Если Эммануэль здесь, то она за этой дверью…

Она сидела за огромным черным столом перед литровым стаканом молочного коктейля, к которому постоянно тянулись ее большие жадные губы, покрытые густым слоем черной помады, раскладывала перед собой мудреный пасьянс и отдавала компетентные распоряжения заведующему производством. Николай Стервятник беспрекословно внимал указаниям хозяйки и что-то быстро помечал в толстой книге расходов.

— В коктейль «Старый мудак», — ворчала Эммануэль, — постоянно не доливают «Старого Таллина», а перцу и горчицы кидают столько, что хоть зенки руками придерживай.

— Только ради повышения потенции старых мудаков, — заметил Стервятник.

— Довольно им повышать потенцию, Стерва, один чёрт не встает. А молодые жалуются.

— Разберёмся, Эммануэль.

— Ты разберись, Стерва, разберись, голубчик. А правда, что ль, бармен Иезуитов помочился в пивной баллон?

— Впервые слышу.

— А ты прислушайся.

— Хорошо, Эммануэль.

— Всякое болтают. Не знаю, может, мне показалось… Но с этим тоже разберись.

— Обязательно.

— Кого за таким делом, короче, замету — руки с хреном поотрываю на месте. На фарш пущу. Поработают мне барменами!

— Да уж, Эммануэль.

— Как идет люля-кебаб из Наримана, дорогуша?

— Улетает в два счёта.

— Хватает курдючного жира?

— Девяносто граммов на полтора килограмма Наримана, Эммануэль.

— Ништяк. А в меню что записано?

— Люля-кебаб «Директор рынка».

— Разве Нариман был директором рынка?

— Директором овощебазы, Эммануэль.

— А ты, балда, почему изменил название?

— Название сохранилось от Сулеймана. Сулейман был директором рынка и хорошо у нас пошёл за люля, Эммануэль.

— А если, не дай чёрт, проверка, Стерва? Что я им скажу?

— Проверка была вчера.

— Не засекли Наримана?

— Нет.

— Тогда фиг с ним, заряжайте за Сулеймана, пущай будет директором рынка. И правда, благозвучней директора овощебазы.

— Потому и сохранили в меню.

— Шаришь, Стерва, — похвалила хозяйка. — Чья кровь идёт в кровяную колбасу?

— Кровь Бешеного, Эммануэль.

— Куда делся Яростный?

— Спёкся.

— Давно?

— На прошлой неделе.

— Херово.

— Такова селяви.

— Надо что-то придумать. С прошлой недели идут жалобы на кровяную колбасу.

— Идут, Эммануэль.

— Говорят, жрать невозможно — обратно лезет… Ты давай так: кишки и пшиг пусть пока останутся от Бешеного, а на кровь я распоряжусь забить свежего быка. Посмотрим.

— Посмотрим, Эммануэль.

— И убери из меню маринованного змея Панфилова. Сам видишь, что его никто не хочет.

— Никто, Эммануэль, — согласился завпроизводством. — Не идет Сашка Панфилов.

— Насильно мил не будешь.

— Сегодня же уберу.

— Да! — вспомнила Эммануэль. — Ты уволил молодого повара, о котором я говорила?

— Ещё нет.

— Почему?

— Скользкий, зараза, не подступиться.