Кристофер Прист - Экстрим

— Ты что? — спросил он. — Что тебя так развеселило?

— Ты — как ты лежишь и глазеешь.

Она уже совсем разделась и стояла прямо перед ним.

— Я смотрю на тебя каждый вечер. Тебе же это нравится, верно?

— Как ты думаешь, надеть мне ночнушку?

— Нет… прыгай сюда так.

Ник уронил газету на пол и принял Эми в объятия; она тут же развернулась, и он ощутил низом живота прохладную упругость ее ягодиц. Левой, подсунутой снизу, рукой он взял Эми за грудь, а правую положил ей на лобок, еще крепче прижав к себе эту прохладную упругость. Они никогда не спешили в любви, долго не засыпали после. Им нравилось лежать вместе, обнявшись, нежно друг друга лаская. Иногда это вело к повторению, иногда они начинали обсуждать события прошедшего дня или просто тихо задремывали. Той ночью Эми не хотелось спать; после нескольких минут любовных игр она села, натянула ночную рубашку и включила ночник.

— Ты что, будешь читать? — спросил Ник, жмурясь от вспыхнувшего света.

— Нет. Я хочу у тебя кое-что спросить. Как ты думаешь, миссис Саймонс — она журналистка?

— Ты про эту американку?

— Да.

— Я как-то об этом не думал.

— А вот ты подумай.

— А с чего ты это взяла? — удивился Ник. — Да и какая нам, в обшем-то, разница?

— Я наткнулась сегодня на Дейва. Он говорит, она точно журналистка.

— Ну и что? Ты же не хуже меня знаешь, что такое Дейв.

— В общем, это и вправду не имеет большого значения. Но я вот тут задумалась. Она ничего нам про это не сказала, а когда приезжали другие журналисты, они задавали свои вопросы, ничуть не таясь. Их не слишком-то здесь любили, они это знали и все равно не пытались скрыть, кто они такие и чего им надо.

— Тогда она, скорее всего, никакая не журналистка, — сказал Ник. — Не каждый чужак, приезжающий в наш город, собирает материалы для статьи.

— А с другой стороны, я подумала, она ведь американка, так может, они работают иначе?

— А ты пойди к ней и спроси.

— Может, и спрошу. — Эми зевнула, однако не было никаких признаков, что она собирается выключить свет и лечь. — Она сказала мне, что она — британка. Во всяком случае, родилась здесь. Ее мать была британкой.

— А что это ты все про нее да про нее?

— Я думала, тебе интересно.

— Да я ее почти и не заметил, — сказал Ник, и это было чистейшей правдой.

— А вот у меня сложилось другое впечатление.

У Эми было выражение лица, которое Ник уже научился распознавать: губы улыбались, а глаза оставались холодными. Как правило, это сулило ему взбучку за то, что он либо сделал то, чего не следовало делать, либо не сделал того, что следовало. Эми сидела и смотрела на свои обтянутые рубашкой колени. Ник тронул ее руку, но она словно не заметила.

— В чем дело, Эми?

— Я видела тебя с ней в конторе, как вам было там весело.

— Че-го? — искренне изумился Ник. — Да когда это?

— Утром. Я видела ее там, с тобой.

— Вот же черт, совсем забыл, — спохватился Ник и взглянул на свое запястье, на воображаемые часы. — Я обещал ей зайти сегодня ночью. Ты не против, если я отправлюсь прямо сейчас?

— Заткнись.

— Послушай, если в моей гостинице останавливается одинокая женщина, из этого отнюдь не следует… — Он не закончил фразу, настолько смехотворной была эта мысль.

— Она не одинокая, — педантично поправила Эми. — Она замужем.

— Слушай, давай выключим свет, — предложил Ник. — Дурь это какая-то.

— А вот мне не кажется, что дурь.

— Это уж как вам будет угодно.

Пытаясь лечь поудобнее, Ник подоткнул подушку и натянул на себя край одеяла, Эми его словно не замечала, она сидела, закаменев от ярости. А ведь какой-то час назад все было тихо и мирно, сокрушенно подумал Ник. И кто бы мог ожидать, что она так себя заведет? Он ворочался с боку на бок, безуспешно пытаясь уснуть, а Эми сидела рядом, поблескивая глазами и поджав губы. В конце концов Ник уснул.

На следующий день Тереза прямо с утра поехала знакомиться с окрестностями, однако небо обложило низкими тяжелыми облаками; они наползали с моря, обрушивая на землю приступы проливного дождя и не давая возможности хоть что-нибудь толком рассмотреть. Терезе удалось получить лишь самое приблизительное впечатление о рощах и холмах, о маленьких симпатичных поселках. Она не успела еще привыкнуть к левостороннему движению, а потому быстро выдохлась и решила, что на сегодня экскурсий достаточно.

Обедала Тереза в баре «Белого дракона»; Эми Колвин подавала ей молча и как-то не слишком дружелюбно, однако по первой же просьбе разогрела в микроволновке пирог с заварным кремом и принесла вареный рис. Тереза сидела за одним из ближних к камину столиков, левой рукой заталкивала в рот тяжелую, сытную еду, а правой писала письмо Джоанне, матери Энди. Эми сидела тем временем за стойкой, перелистывала какой-то журнал и в упор ее не замечала. Тереза не могла не удивиться, какая это муха ее укусила, однако вопрос не стоил того, чтобы над ним слишком долго задумываться. А потом бар стал заполняться клиентами, и тягостная атмосфера несколько разрядилась.