Борис Виан - Я приду плюнуть на ваши могилы [сборник]

– Я не вернусь, – ответил я резко.

– Ты больше не хочешь видеть Ричарда?

Она приблизилась к нему, чтобы разбудить его.

Я остановил ее жестом.

– Не трогай его, – сухо бросил я.

Она покорно остановилась.

– Почему ты не хочешь вернуться? – спросила она.

– Он мне не брат. Мне не нравится цвет его кожи. Я не хочу его видеть.

– А мой цвет кожи тебе нравится? – улыбаясь спросила она.

Самые потайные места ее плоти были познаны моею. Моею плотью, забывшей реальность.

– Я белый, – сказал я. – И общаться мне с вами незачем.

Она пожала плечами:

– Многие белые живут с неграми. Здесь ведь не Юг. Мы в Нью-Йорке.

– Вы мне не нужны, – сказал я, – мне и без вас хорошо. И я вовсе не желаю, чтобы шайка черномазых сидела у меня на шее.

Она продолжала улыбаться, и меня охватила злость.

– Я без вас обойдусь. Я у вас ничего не просил. Вы хотите меня шантажировать – вот и все дела.

Мне казалось, что я защищаюсь, но на меня никто не нападал. Эти три безобидных существа – как они могли на меня напасть?

– Мы живем в разных системах, – сказал я. – В двух разных системах, которые сосуществуют, но не могут соединиться. Когда они пересекаются, от этого случаются лишь беды и несчастья. И с той и с другой стороны.

– Ричарду нечего терять, – сказала она.

Была ли это угроза, или Энн только констатировала факт? Я спрашивал себя: какие у них между собой отношения? Энн, Ричард, Салли.

Она повторила:

– Так когда ты вернешься?

Чтобы закрепить застежку чулка, она задрала юбку до бедер, задрала ее выше, чем было нужно, и, глядя на тень, падающую на ее кожу, я почувствовал, что мне лучше уйти. Моя злость переходила во что-то другое. Я бесшумно обошел стол, прислушиваясь к дыханию Ричарда.

– Дай мне денег, – сказала Энн низким голосом. – Ричарду надо есть.

– А тебе? Ты что, не ешь?

Она покачала головой:

– Мне деньги не нужны. Мне дают все, что мне нужно.

Я в замешательстве остановился. Почему в замешательстве? Я порылся в кармане и достал оттуда бумажку. Я посмотрел – это была десятка.

– На, – сказал я.

– Спасибо, Дэн. Ричард будет доволен.

– Не называй меня Дэном.

– Почему? – ласково спросила она.

Почему? Она, конечно, не могла знать, что Шейла точно так же произносила «Дэн», растягивая чуть-чуть гласную. Тем хуже, могла бы и знать.

Я быстро вышел из комнаты. Энн даже не пыталась меня задержать.

Я шел по сырому коридору, меня подстегивали разные чувства, сбивающиеся все вместе в какое-то одно почти физическое неудобство. Внезапно я так остро почувствовал необходимость поменять квартиру, спрятаться, что пот выступил у меня на лице; что-то вроде ужаса охватило меня, ужаса затравленного человека, даже хуже – ужаса завороженной жертвы, которая делает уступки своему палачу. Вы никогда не видели мышь в тот момент, когда кошка отдергивает лапу от ее крохотной спинки? Она не двигается, не старается убежать. Удар лапой, следующий за этим, – мягче, чем ласка, – любовная ласка, любовь жертвы к своему мучителю, который в некотором роде отвечает ей тем же. Ричард меня, конечно, любил – всего и сразу. Когда же следующий удар лапой?

Но обычные мыши не могут защищаться. У меня есть кулаки, и я умею пользоваться револьвером.

Это может пригодиться, кто знает…

В этот вечер я не задерживался у Ника. Я устал еще больше морально, чем физически; все те же дебилы играли и нажирались точно так же, как и всегда. А во мне все это вызывало отвращение – как никогда.

Во мне гуляли беспокойные мысли, расплывчатые, как тени; и мир, конечно, сжалился надо мной, так как вечер закончился быстро и без осложнений – я оказался один на улице, сверкающей желтым светом, шагая рядом с тенью, которая крутилась, как секундная стрелка, каждый раз, когда я проходил мимо очередного фонаря.

Город копошился в темноте с характерным, никогда не смолкающим шумом. Я зашагал еще быстрее, подгоняемый странным нетерпением. Меня влекло к Шейле.

Я не пошел сразу же в спальню, а бесшумно проскользнул в ванную. Окно было открыто. Я разделся и встал под душ, но странное состояние, охватившее меня, не поддавалось холодной воде; это было посильнее любого опьянения. Я размышлял об этом, растирая холодную кожу банным полотенцем.

Я оставил одежду в ванной и прошел к Шейле. Она спала полностью раскрывшись; пижама не сдерживала ее прекрасную грудь, распущенные волосы прятали часть лица. Я вытянулся рядом с ней и обнял ее, чтобы поцеловать, как я это делал каждый вечер. Она проснулась и, не открывая глаз, сонно отвечала на мои поцелуи, потом отдалась в мои нетерпеливые руки, и я ее полностью раздел. Она продолжала лежать с упрямо закрытыми глазами, но я знал, что она тут же их откроет, как только я лягу на нее всем телом. Я гладил ее прохладные руки и округлые бедра. Она отвечала на мои ласки и шептала нежные глупые слова.