Макс Кранихфельд - Место действия - Южный Ливан

Все так же хитро улыбаясь, Саладин вытянул из поясной кобуры пистолет. Самый обычный штатный пистолет российской армии, восьмизарядный ПМ. Ловко выщелкнув из рукояти обойму с восемью тупоносыми патронами, искоса поглядывая на трущего запястья Кэпа, он один за другим вылущил семь из них в подставленную кепку, затем одним щелчком загнал магазин назад в рукоять оружия, скинул вниз флажок предохранителя и передернул затвор. Кэп смотрел на него со все возрастающим беспокойством, он кажется уже знал, что последует дальше, знал, но даже самому себе не хотел до конца признаваться в этом знании. Чтобы не накликать и так неизбежную беду, что ли? Однако, самые черные его предположения все же полностью оправдались.

— Держи, — Саладин протянул ему пистолет с одним патроном.

Рука автоматически сжала еще теплую, нагретую пальцами араба рукоять, ладонь почувствовала привычную, рождающую спокойствие и уверенность тяжесть оружия. Вот только сейчас никакого спокойствия и тем более уверенности Кэп не ощущал.

— Убей его, и мы тебе поверим, — равнодушно заявил Саладин, ткнув пальцем в сжавшегося на полу Колумбийца.

Кэп глянул на дрожащего солдата, вскинувшего на него молящие глаза, и отрицательно мотнул головой.

— Ему все равно не жить, — терпеливо пояснил Саладин. — А смерть от пули, легкая смерть. Подари ему легкую смерть, и мы тебе поверим.

Кэп дрогнувшей рукой поднял пистолет. В голове бушевал ураган, мысли теснились, обгоняя друг друга. Что делать? Выстрелить в этого урода? Нет, не успеть, он встретился взглядом с одним из арабов, притащивших Колумбийца и тот предостерегающе качнув головой, показал ему направленный в его сторону автоматный ствол. Точно, не успеть… Господи глупо-то как… Почти поверил… Уже думал, что все, пронесло… Тогда, значит, надо стрелять в себя. Вот тебе шанс. Не ты ли всего несколько минут назад мечтал об ампуле с ядом, хотел легкой смерти? Но теперь отчего-то даже одна мысль о возможности повернуть оружие против самого себя, казалась капитану невыносимой. Сбился нужный настрой, умелый психолог Саладин, подарил пленнику надежду, заставил поверить в то, что все уже позади, все благополучно обошлось. Расстаться с подаренной жизнью теперь уже не хватало душевных сил. Значит, придется стрелять в Колумбийца? Пистолетный ствол неуверенно потянулся к голове стоящего на коленях солдата.

— Давай, давай! Стреляй! Чего ты ждешь?! — по-русски кричали, подбадривая его столпившиеся вокруг арабы.

Им было весело, перед глазами игрался забавный спектакль, итогом которого в любом случае будет смерть. Одна, или две, это уж как получится. Где-то сбоку мелькнул хищно сверкнувший глазок видеокамеры. Так-то вот, они и про видеосъемку не забыли! Выстрели сейчас и после не отмоешься, до конца жизни с ними будешь, душу им продашь с потрохами. Не человеком тебе дальше жить, а травленым волком, волком-людоедом, которому обратной дороги уже никогда не будет. Но ведь Колумбиец все равно умрет! И так, и так ему не жить! Ему так даже лучше, хоть без мучений умрет, без издевательств… Это же простая арифметика, пусть лучше погибнет один, чем оба, правда ведь? Ну это же понятно каждому… Ну! Ну!! Ну!!! Палец на спусковом крючке, будто сам по себе, как бы нехотя, преодолевая невероятно сильное сопротивление, пополз назад.

— Тащ капитан! Тащ капитан! Не надо! Пожалуйста, не надо! — зачастил, дергая губами солдат. — Я все сделал, как вы говорили… Все… Правда. Они только меня одного взяли. Слышите, одного! Не надо, тащ капитан, пожалуйста! Не надо стрелять, тащ капитан! Тащ капитан!!!

— Стреляй! Ну! — голос Саладина хлестнул по нервам ударом бича.

— А-а! Суки! — в голос взвыл Волк, зажмуривая глаза и дожимая спуск.

Грохот выстрела ударил в уши невыносимым громом, будто не маленький пистолет стрелял, а, как минимум, мощная гаубица. Рукоять выскользнула из дрожащих обессиленных пальцев. Лязгнул о камень металл, потом послышался мягкий звук завалившегося тела. Весело загомонили арабы. Не открывая глаз Кэп тоскливо, по-звериному завыл, качаясь из стороны в сторону, выплескивая в обращенном к небесам стонущем вопле весь ужас, презрение к себе и запоздалое раскаяние… Вот только небеса оставались глухи к его мольбам. Может тот, кто все же есть там наверху, не слышал этот полный боли стон, был, чем-то занят, а может, ему просто не было дела до страданий маленькой ничтожной букашки, вдруг переставшей быть человеком.

— Ты чего орешь?! — грубый рывок за плечо встряхивает его, заставляет открыть глаза.