Макс Кранихфельд - Место действия - Южный Ливан

Ему назначили встречу в открытом уличном кафе, а оттуда двое сопровождающих перевезли его в комфортабельный офис. Сидящий за абсолютно пустым письменным столом, сухощавый, гибкий и даже на вид чрезвычайно опасный мужчина средних лет в светлом льняном костюме смотрел внимательно, без малейшей тени той брезгливости, что за последнее время Шварцман привык считывать в направленных на него взглядах, говорил короткими рублеными фразами, голосом, которому сразу же хотелось безоговорочно подчиняться. Доброжелательным, мягким тоном мужчина задавал вопросы, один за другим, один за другим… Шварцман с трудом выдержал долгий и подробный допрос, во время которого по несколько раз проверялось и перепроверялось буквально все сказанное. Его эмоциональный рассказ об участии в чеченской войне вдруг прерывался, казалось бы ничего не значащими вопросами о детстве, в которых таились замаскированные ловушки и наоборот, в повествование о школьных годах собеседник умудрялся вплетать вдруг какие-то уточнения о разведывательных рейдах в тылу чеченских боевиков. Так что вовсе не удивительно, что к концу беседы Шварцман чувствовал себя выжатым, как лимон. Потом был еще тест на физическую пригодность, проверка быстроты реакции, выносливости и сообразительности… много чего было. Так что он чуть не заплакал от счастья, когда, сухощавый, с первых дней назначенный его куратором, наконец, крепко пожал ему руку, произнеся слова, перевернувшие жизнь Сашки Шварцмана:

— Поздравляю, вы зачислены в специальное подразделение «Дувдеван».

Из задумчивости его вывел мелодичный звон колокольчика над входной дверью. Шварцман поднял голову окинув взглядом еще одного неурочно раннего посетителя заведения и аж скривился от сдерживаемого с величайшим трудом отвращения. Протискиваясь боком сквозь слишком тесную для его комплекции дверь в зал вплывал ражий детина явно славянского вида. Этот тип бывших соотечественников Шварцман научился определять за версту, презрительно обзывая их про себя «бройлерными кабанами». В последнее время они буквально наводнили израильскую столицу, попадаясь на его пути все чаще и чаще. Возможно, их было на самом деле и не так много, но находясь в радиусе полкилометра от одного такого экземпляра очень сложно было его не заметить, что и создавало, видимо, ложное впечатление многочисленности подобных особей. Уж слишком развязно и нагло вели себя обычно эти представители переходного от обезьян подвида человека разумного. Покосившись еще раз на пыхтящего у стойки детину, присмотревшись к нему повнимательнее, Шварцман горестно вздохнул. Если где-то глубоко внутри еще теплилась надежда на ошибку, то теперь она полностью пропала. Вызывающе огромный золотой крест, на густо заросшей груди выпирающей из надетой на голое тело безрукавки (это в иудейской-то стране!), мутно-синие разводы татуировки на пальцах и характерные размашистые жесты, те что мелкие бандиты зовут распальцовкой, не оставляли ни малейшего сомнения в национальности и роде занятий здоровяка. «Чуть приподнявшийся сниматель оброка с торговцев семечками, — неприязненно косясь на мощную спину разом закрывшую половину барной стойки, решил про себя Шварцман. — Прибыл с туристическим визитом на святую землю. И что же вас тянет-то сюда как магнитом, убогие?» «А чё? Все пацаны, в натуре, уже были! Базарили тута ништяк все, прикольно, типа!» — мысленно отозвался он за делающего заказ бройлера и чуть не сплюнул на пол от накатившего отвращения.

— Не ну ты чё, коза, в натуре не врубаешься? Мне самый дорогой кофе, только быстро? Чё? Полчаса ждать? Это чё, ты полчаса будешь порошок кипятком заливать? Ты чего, меня совсем за лоха держишь? — браток на дикой русско-ивритской смеси пытался объясниться со страдальчески закатывающей глаза барменшей.

Пытаясь отключиться, вернув себе прежнее лирическое настроение и не слышать этого диалога, Шварцман отвернулся к окну. Однако нырнуть в прежнюю блаженную нирвану никак не получалось, против воли он продолжал вслушиваться в нагловатый басок беспокойного клиента за спиной. Таких русских Шварцман ненавидел всей душой. Не вообще русских, а именно вот таких, выбравшееся наверх, в результате псевдодемократических перемен в стране, тупое, прожорливое быдло. В целом русского народа его ненависть не касалось, русских в принципе Шварцман не любить не мог. Слишком много времени прожил он с ними вместе, никогда не отделяя сознательно себя от них, даже не подозревая, что такие градации вообще существуют. До начала поселперестроечной свистопляски он всегда чувствовал себя равным среди равных, гражданином одной великой страны, наравне со всеми остальными. О том, что он еврей, ему впервые напомнили в середине девяностых. Он как наяву вновь увидел ехидный взгляд штабного кадровика, озадачившего лишь на первый взгляд дурацким вопросом: «Раз ты еврей, какого хрена тебя в разведку понесло? Ехал бы к себе в Израиль. Или не берут?» Слова «к себе в Израиль» больно резанули тогда по сердцу, не сразу, сначала он даже не понял, что собственно ему было сказано. Привычно отшутился, сунул свои документы в вялую потную ладонь кадровика и пошел себе дальше. Смысл сказанного дошел до него позже. К себе в Израиль… Это куда? С каких это пор «к себе» стало означать в далекую чужую страну? К себе, это в выросший посреди густого леса, маленький городок в лежащей в центре России Пензенской области. Вот это действительно «к себе», туда, где на самом деле дом. Сашка Шварцман искренне не понимал тогда, почему он вдруг должен ехать в какой-то вовсе незнакомый и даже вроде бы враждебный Израиль, почему окружающие считают, что его родина там, а не здесь, где он родился и вырос. Это был лишь первый случай, позже эта неприкаянность и инаковость будут преследовать Сашку по жизни, где бы он ни очутился. В России он всегда будет евреем, а то и жидом поганым, только и думающим о том, как обокрасть русского человека и свалить с награбленным в вожделенный Израиль. В Израиле он вечно будет носить на себе клеймо неправильного «русского» еврея, скорее всего члена жуткой русской мафии, пьяницы, бездельника и дебошира… Такова жизнь, там был чужим, а здесь так и не стал своим… Хотя и там, и здесь чужим он был далеко не для всех… Вновь мелькнул перед мысленным взором его первый командир группы — быстрый в движениях, ловкий и отчаянно до бесшабашной лихости смелый капитан спецразведки Женька Севастьянов, или просто Кэп. Вот уж кто ни разу не обратил внимания на то, какой национальности его подчиненный, возможно потому, что когда прикрываешь друг другу спину, вовсе не важно, кто держит заднюю полусферу еврей, негр, эскимос, или североамериканский индеец, лишь бы прикрытие было надежным. А ненадежных парней в их группе и не было, не приживались как-то…