Игорь Сахновский - Человек, который знал все

На следующий день прилетели Нахимов и Леня Ламерчук — старинные, как я понял, друзья Безукладникова. Леня, по виду вечный студент факультета информатики, счастливо и по гроб жизни контуженный компьютерной техникой, почти сразу уткнулся в свой ноутбук и отвлекался от него только ради специальных мужских разговоров.

Специальные разговоры инициировал Нахимов, рослый, дородный мужчина редкостного обаяния, которое он сумел сохранить невзирая на сногсшибательную карьеру: бедный провинциальный хиппи, битломан, рокер с голодными глазами стал заместителем министра или, кажется, министром. Я подозреваю: если бы российские чиновники хотя бы отчасти напоминали Нахимова, новейшая отечественная история была бы гораздо привлекательней.

Обговаривали программу экстремального отдыха. Планировались, в частности: алкогольный взрыв местного масштаба; океаническая рыбалка, вплоть до боевого контакта с акулами; прекрасная дружба с юными вахинами; наконец, вылазка в одну знаменитую деревню, где, по слухам, продуцируют и собирают черный жемчуг, буквально как урожай гороха…

К сожалению, в тот день я очень неудачно оступился, подвернул ступню и сошел с отдыхательной дистанции — точнее, попал на скамейку запасных. На меня сразу накинулись с медицинскими предложениями, настолько радикальными, будто я сломал обе ноги и шею. Но у меня уже случалась похожая травма с растяжением связок, и я знал, что в любом случае придется неделю-полторы болезненно хромать, а значит, дальние вылазки исключены.

Ночью мне снился вид сверху на незнакомый синий архипелаг, опутанный сеткой авиарейсов, приснилась островитянка, похожая на пуму, с мягкими крупными ступнями, и уже под утро — мокрые глаза и безнадежный взгляд моей ревнивой подруги, которая так не хотела отпускать меня в эту поездку.

Завтрак мне доставили в комнату. Когда, стараясь наступать на пятку, я приковылял к бассейну, там уже вовсю загорали и вели деловые беседы. Нахимов напирал, воодушевленный какой-то коммерческой идеей. Безукладников поддакивал с рассеянным любопытством. Если я правильно понял, речь шла о беспроигрышной игре на фондовом рынке или на бирже.

— С какой вероятностью мы можем угадывать котировки акций? — уточнял Нахимов.

— Со стопроцентной, — улыбался Безукладников.

Я улегся в шезлонг, закрыл глаза и стал разглядывать небо сквозь веки.

Ламерчук ненавязчиво гнул свою техническую линию. Ему возражали: сегодняшние возможности «железа» таковы, что у людей пока еще просто нет таких задач, для которых это «железо» пригодилось бы. Возможности растут быстрее потребностей… Они вдруг осеклись на полуслове — и смолкли.

Я открыл глаза и увидел женщину, идущую вдоль бассейна к свободному шезлонгу. Очень худая, высокая и широкобедрая, в пронизанном солнцем бикини телесного цвета, она казалась совсем голой. Вся, от нереально блестящих, платиновых волос до цепочки на левой лодыжке, она выглядела существом не из человеческого мира, а из тех гламурных заповедников, где бесстрастно дефилируют либо возлегают перед камерами супермодели с ногами и шеями нескончаемой долготы, лоснящимися бюстами и впалыми атласными животами. Ими можно любоваться, но влюбиться — вряд ли.

Вот так она прошла мимо нас и легла на спину, с легчайшей непринужденностью раскинув гладкие бедра. Это дефиле и последующий аттракцион явно рассчитаны были на зрителя — чтобы не видеть, нам пришлось бы нарочно отворачиваться, настолько близко она лежала. Очень плавно, очень демонстративно она поднесла к низу живота узкую правую кисть с темно-вишневыми ногтями, средним пальцем оттянула в сторону эластичную полоску стрингов, как бы их поправляя и заодно давая узреть розовый разрез на холеном, без единого волоса, сливочном исподе.

Смущенные зрители обменялись продолговатыми гримасами.

Безукладников улыбался почти по-идиотски.

Мы не увидели новую гостью в обед. Но, когда мы ужинали, она уже сидела за нашим столом — широким жестом пригласил Нахимов, охотно игравший роль тамады.

Ее звали Рената Бьюкенен. По виду ей можно было дать и двадцать пять лет, и сорок.

В черном вечернем платье, при свете матовых ламп она была уже не гламурной куклой, а породистой дамой своеобразной красоты, которую не портили резковатые черты лица и высокие твердые скулы.

Она говорила низким голосом, на очень внятном английском. Впрочем, почти не говорила, а неотрывно смотрела только на одного человека — остальные для нее словно не существовали. Этим человеком был Безукладников.