Вольфганг Хольбайн - От часа тьмы до рассвета

— Это всего лишь вопрос воспитания, дорогуша, — с видом умника вздохнула Элен. — Дети могут быть бесконечно более жестокими, чем взрослые.

И еще как могут, мысленно согласился я с ней. Перед моим внутренним взором на краткий миг вдруг возникла Мириам, как она взглянула на меня в последний раз глазами человека (ребенка, черт возьми! Ведь она все еще была ребенком тринадцати, может четырнадцати лет), который с абсолютной ясностью осознает, что ему предстоит умереть, да еще принять смерть от других детей. (Была ли она в самом деле мертва? Неужели она это действительно сделала? Действительно ли я никак не мог удержать ее от самоубийства, ведь в противном случае они разорвали бы ее на куски?) Голоса детей, которые загнали нас наверх башни, звучали в моих ушах, как будто они снова были здесь, как будто они вышли из моего сна и попали в реальность. Они обступили меня и смеялись жестоким, холодным смехом, который нельзя было ничем иным объяснить, как радостью кровожадных садистов.

Да, они пришли из моего сна. Я попытался вытеснить из моего сознания воспоминания о все время возвращавшемся кошмаре. Это был всего лишь плохой сон, ужасная фантазия, корни которой я не мог осознать, это был лишь пустой звук, не более того. Я никогда не верил в различные толкования сновидений, а также не доверял гороскопам и людям, которые утверждали, что можно предсказать ожидаемую продолжительность жизни человека на основании длины его большого пальца на ноге. Это был совершенно чуждый мне мир, и я не мог допустить, чтобы тот ужас, который набросился на мое беспомощное сознания во время сна и обморока, объединился с кошмаром этой ночи и превратил меня в параноика крайней степени, уже не поддающегося медикаментозному лечению, которого постоянно преследуют ужасные голоса демонов в обличье детей. Мириам… Я не знал ребенка с таким именем и не хотел знать!

Но я знал Марию. Марию, которая в образе взрослого стояла передо мной и говорила детским голосом. Не было ли это ключом к разгадке всех тайн? Может быть, эти шаманы настоящего времени все-таки немного правы, когда утверждают, что во время сна какая-то часть нашего бессознательного, которая в состоянии бодрствования закрыта от нас, делается доступной? А если это так, то как связана Мария с этими детьми, с этими жестокими извергами? Откуда она знала Мириам и почему так ненавидела ее? На какую-то долю секунды у меня возникло чувство, что я очень близок к ответу на все эти вопросы, но это мгновение промелькнуло так быстро, что я не в состоянии был ничего понять. Проклятие, Мириам не могла быть всего лишь порождением моей больной фантазии! Слишком уж отчетлив, постоянен и ясен был ее образ! Где я мог встретить ее? И почему, черт возьми, я не мог никак об этом вспомнить?

Мой взгляд снова вернулся к телу Эда. Я даже порадовался возможности взглянуть на бледное, перепачканное кровью лицо, по меньшей мере, это было менее ужасным, по сравнению с тем, что я представлял себе. Совершенно желтый тон его кожи напомнил мне сочный антрекот, который я не так давно оставил в морозилке своего холодильника, а затем, недолго думая, отправился в путешествие с рюкзаком автостопом через Скалистые горы. Когда я через две недели вернулся в свою скромную комнату в молодежном общежитии, меня чуть не вырвало, так как я обнаружил, что допотопный холодильник, вероятно, приказал долго жить сразу после моего отъезда. Во всяком случае, мясо было такого же цвета, как лицо Эда, а моя квартира воняла, как братская могила где-нибудь в субтропиках. Я даже поймал себя на том, что мне словно недоставало на лице Эда маленьких белых личинок, которые врезались мне в память, когда я обнаружил протухший кусок мяса.

Проклятие, какой же я отвратительный! Усилием воли я попытался возобновить ход моих мыслей. Неужели Эда убил ребенок? Перед моими глазами возникли картины вооруженных до зубов автоматами Калашникова и пистолетами мусульманские ребятишки, сообщения о которых время от времени появлялись в средствах массовой информации. Одетые в маскировочную форму детского размера, подпоясанные патронташной лентой. Однако убийство из автомата Калашникова — это убийство на расстоянии, делающем этот акт анонимным, из пистолета тоже, притом единственным отдельным выстрелом, в долю секунды. Нет слов, это жуткое, кровавое дело, и невозможно поверить, что есть способ так подчинить ребенка, так сломать его волю и психику, что никакие медикаменты и никакая терапия не сможет впоследствии гарантировать, что он когда-нибудь, в один прекрасный день снова не станет опасным для себя самого и для окружающих. Но то, что сделали с Эдом, было гораздо ужаснее, чем просто какой-нибудь одиночный выстрел с расстояния, чем автоматная очередь, выпущенная в кого-либо. Его смерть была совершенно очевидно тщательно спланирована, и сделано все было в самой непосредственной близости, даже в присутствии свидетеля, насчет которого преступник не мог быть на сто процентов уверен, что внезапное отключение света обязательно лишит его зрения. Возможно ли заставить ребенка сотворить нечто подобное? Если да, то под угрозой чего? Может быть, под угрозой пыток или даже смерти?