Збигнев Ненацки - Великий лес

Она начала расстегивать пуговицы платья, потом сняла с себя белье, и он увидел ее обнаженной. Красивыми, гладкими были ее смуглые плечи. Как гармонически двигались ее лопатки, четко и прямо обозначался позвоночник. Она натянула через голову почти прозрачную рубашку и села перед зеркалом. Из ящичка достала щетку для волос.

– Кто-то поджег лесопилку, но ее уже отстраивают. Говорят, что это Стемборек, но это не правда. Стемборек получил семенную плантацию и дом Кулеши. А я получила развод.

Она расчесывала перед зеркалом свои черные волосы и рассказывала новости, словно жена вечером своему мужу, перед тем, как лечь спать. Ни следа беспокойства в голосе, ни следа стыдливости, стеснения. Словно бы это продолжалось между ними с давних пор. Словно бы у нее не была искалечена душа, словно она не чувствовала отвращения к мужчинам, словно бы она забыла, что убежала от него с криком.

Ему захотелось смутить ее спокойствие, и он сказал:

– Ты не обижена на Хорста, что он подарил мне тебя, как кобылу?

– Нет. – Она слегка пожала плечами.

– Почему?

– Он подарил тебе дом и сад, кобылу, собаку и меня. Это то же самое, как если бы он подарил нам тебя.

– Не понимаю…

– Ну да. Ведь если я принадлежу тебе, то и ты принадлежишь мне. Я этого хотела. Страшно хотела, чтобы ты принадлежал мне.

– А ты знаешь, что означают такие слова?

– Да. Это от тебя я в первый раз услышала слова о любви большой, чистой и настоящей. Из-за этого распался мой брак, я поняла, кто я и чего хочу.

«Она такая же безумная, как Хорст Собота», – подумал он.

Она погасила свет, легла рядом с ним на другую кровать. Он не слышал ее дыхания, и какое-то время спустя ему показалось, что он совершенно один… Когда Марын проснулся утром, Вероники в спальне уже не было. Он застал ее в кухне готовящей завтрак.

– Проедусь по лесу, – сказал он Веронике.

Она кивнула головой, и они сели завтракать. Она, однако, не ела, только всматривалась в него. Он знал, что она хочет ему что-то сказать и подыскивает слова.

– Я хочу знать, останешься ли ты здесь, или я должна собирать свои вещи, – сказала она в конце концов.

– Я не знаю, что тебе сказать. Я был очень далеко и пережил очень много. Я уже не тот человек, который приезжал сюда весной. Что-то во мне умерло, а что-то ожило.

– Так же, как во мне…

– Уже нет Хорста, – сказал Марын.

– Это правда. Тут уже не так, как раньше, и уже никогда так не будет. Но ведь здесь твой дом, твой сад, твой пес и твоя кобыла. Хорст объяснял мне, что такого мужчину, как ты, можно удержать, если дать ему женщину. Скажи хоть слово, и я приведу тебе официантку из Гауд.

– Не хочу, – сказал он сердито. – Я уже говорил тебе об этом один раз.

– Хорст собирался поехать в город за красивой женщиной для тебя. За такой, каких ты любишь. Я могу это сделать за него.

– Не нужно. Я когда-то хотел пережить любовь большую, чистую и настоящую. Но это были только фантазии. Нет такой любви, и, уж наверное, ее не могут дать шлюхи.

– Твоя бывшая жена Эрика рассказывала, что у тебя в жизни были сотни женщин. Что ты вообще ничем другим не занимался, только женщинами.

– Ерунда. Впрочем, это было давно.

– У тебя есть какая-нибудь женщина?

– Нет.

– А отчего ты не взял меня этой ночью? Я лежала рядом с тобой и ждала этого. Ты брезгуешь или презираешь меня, потому что знаешь мою тайну.

– Ты красивая и привлекательная. Разве тебе в голову не пришло, что я не хочу причинять тебе боли?

Она пожала плечами.

– Женщина создана для боли. Ты тоже произошел из боли твоей матери. Она говорила тебе, как кричала, когда тебя рожала?

– Это совсем другое.

– А может, и я хочу кричать от такой боли? Я решила, что рожу от тебя ребенка.

– Это невозможно.

– Почему?

– Ты избавилась от ребенка.

– Потому что его породила ненависть.

– А сейчас?

– Я не чувствую к тебе ненависти. Я искала тебя по всей стране и ждала тебя. Я хочу родить от тебя ребенка. Он родится от любви большой, чистой и настоящей.

– Ты веришь в те глупости, которые я когда-то говорил?

– А ты? Признайся, что ты просто боишься любви. Ты привык к шлюхам.

– Знай, что я перестал быть мужчиной. Я пережил тяжелые времена, от меня остались обрывки человека. У меня невроз, который не позволяет мне делать то, что должен делать мужчина. Когда-нибудь это пройдет. Но сейчас оставь меня в покое.

Он отважился посмотреть на нее и увидел, что суровое лицо Вероники внезапно словно бы прояснилось. Никогда он не видел ее такой красивой, с раскрытыми, как для поцелуя, губами, с глазами, которые, казалось, каждым взглядом стараются нежно его обнять.