Олег Андреев - Отель

Хоть самой беги к этим чеченцам.

И Пайпс уже сделала шаг к двери, но позвонил Карченко:

– Они вышли.

– Кто – они, куда вышли? – опешила Чарли.

За эти короткие минуты она вообще забыла, на каком она свете, а тем более что сама просила Карченко следить за чеченцами.

– Они идут в ресторан.

– В какой ресторан?

– Я думаю, во французский. Ведь там сегодня, кажется, банкет?

Банкет! Ну конечно! Сейчас все соберутся. Надо будет говорить тосты, надо будет улыбаться, мило беседовать и смеяться.

Чарли снова метнулась к двери и снова замерла.

Переодеться! Она забыла!

Прическа! Ее сегодня к пяти ждал Валентин! Она все забыла, она просто замоталась? Нет. Это все к тому же предчувствию, к той злой, надвигающейся беде, которую она чувствовала с самого утра. Но что, что может случиться?

Да все! И самое страшное! Поэтому ей сейчас надо увидеть Метью, взять его за руку и бежать, бежать, бежать отсюда куда глаза глядят.

Но Чарли никуда не побежала, она открыла шкаф, достала вечернее платье и переоделась. А прическа – ничего, сойдет. Опаздывать она не имеет право.

К французскому залу уже стекались люди. Здесь были не только акционеры и их родственники, но и много приглашенных, как говорила Чарли, «друзей отеля». Вице-премьер московского правительства, несколько думцев, даже кто-то из правительства и администрации президента, ага, а вот и артисты… Но Чарли искала в улыбающейся толпе только одно лицо.

Ахмат стоял среди чеченцев, которые тоже улыбались всем и жали руки. Он был немного бледен, но не испуган, что-то говорил Шакиру, а тот кивал.

Нет, все в порядке. Ей просто показалось. Она сегодня шарахается от каждого куста.

Ахмат поднял глаза и посмотрел на Чарли, она улыбнулась ему, он ей – все чинно и прилично. Чарли многое бы сейчас отдала, чтобы позволить себе завизжать от радости и броситься на шею Метью, повиснуть на нем, расцеловать его, наплевав на окружающих.

– Прошу, дамы и господа, рады приветствовать вас, – сказала она, распахивая двери ресторана.

Толпа стала медленно втягиваться в зал, а Чарли стояла в дверях, кивая всем и даже перебрасываясь парой-тройкой слов.

Она надеялась, что Ахмат оторвется от чеченцев и они хотя бы на минуту смогут остаться вдвоем, но он прошел в зал в толпе, ей даже не удалось коснуться его.

Гости рассаживались согласно карточкам на столах, уже суетились официанты, уже звякали бутылки и играл оркестр.

И тут Чарли вспомнила про контролеров. Бедные, сидят в номере и ждут неизвестно чего.

И потом, где отец?

Она подозвала метрдотеля и сказала ему, что отлучится минут на десять.

– Но как же без вас?

– Я быстро. Пусть пока угощаются.

И Чарли бросилась к лифту. Нет, ей просто показалось, ничего страшного…

С 6 до 7 часов вечера

Отель жил на западный манер, поэтому здесь и обедали, когда уже смеркалось.

Если завтрак – это «хорошо темперированный клавир», ленч – пьеса для фортепьяно с камерным оркестром, то обед – явная и неприкрытая симфония.

Пьетро Джерми уже на кухне, он на кухне уже давно, потому что только он в этом аду кипящих сковородок, булькающих кастрюль, шкварчащих противней и дробью стучащих ножей ухитряется понимать, куда и сколько надо добавить перцу, сладостей, чеснока, лаврушки, кориандра, соли или соевого соуса, чтобы беспорядочные звуки кухни выстроились в стройную мелодию.

Обед – это пир души, а отнюдь не желудка. Желудок можно набить и в ближайшем Макдоналдсе. Но если вы хотите положить на язык кусочек слабосоленого угря, политого соусом из белого вина, медленно и со вкусом, никуда не торопясь, разжевать его и запить глотком доброго белого божоле, то вы не голодны – вы устраиваете себе праздник.

– Три bloody бифштекса в двести одиннадцатый!

– Гарнир?

– Овощи по-чилийски а-ля Пиночет.

– Двойные устрицы с зеленью.

– И кто этот извращенец?

– Трюфеля на четвертый стол.

– Каждый день трюфеля… Их не пучит?

– Нога свиная по-франкфуртски.

– Франкфурт-на-Майне или на Одере?

– Есть разница?

– Как между Парижем во Франции и Парижем штата Техас.

– Минеральную на банкет.

– «Пирелли», «Авиан», «Боржоми», с газом или без?

– Простой, из-под крана.

– Дайте я посмотрю на этого оригинала…

– Фирменное блюдо в триста четырнадцатый.

Вот он, момент истины!

Пьетро Джерми застывает всем свои грузным телом, и в этот момент ему не до шуток. Кажется, что стихли сковороды и кастрюли, замолчали болтливые повара, мир остановился.