Олег Андреев - Вокзал

Она. Почему? Мужчина вы – не Бельмондо, но по-своему хороши.

Он. А я теперь знаю. Но дело не в этом даже.

Она. В чем?

Он. В вас.

Чуть взлетели брови. Чуть.

Он. Вы не просто женщина, вы женщина, рядом с которой хочется стать львом, мужчиной, в конце концов. Не перебивайте, пожалуйста. И за это я вам очень благодарен. И всякий должен быть благодарен… Чему вы улыбаетесь? У вас неприятности? Хотите я вам скажу одну очень деликатную вещь?.. Не надо.

Она. Что – не надо?

Он. Не делайте этого. Потом, ПОТОМ все будет иначе, то есть совсем не так, как впервые.

Она. Не говорите загадками.

Он. Какая же тут загадка. Я как увидел вас, сразу понял. Не надо делать аборт. Не надо избавляться от ребенка. Потом будете страшно жалеть.

У нее распахнулись глаза и приоткрылись губы.

Она. Откуда вы это знаете? Я сама узнала только вчера. Вы – ясновидящий?

Он. Совсем нет. Я по глазам.

Она. Но это же и есть то самое… Ясновидение. И что, если аборт, потом детей не будет?

Он. Не будет.

Сказал, как отрезал, а главное, сам поверил в свой диагноз. И столько убежденности звучало в его голосе, что и она поверила безоговорочно.

– Вы вот что. Вы приведите себя в порядок. Я пошла, но через два часа вернусь. У меня экскурсия.

Фаломеев постарался сдержать мышцы лица, так как от счастья они норовили задергаться.

– Что с вами? Вам плохо?

– Хорошо…

– Только постарайтесь не выпить на радостях…

Фаломеев кивнул.

Она ушла все той же, неизвестной сибиряку походкой. Он машинально расплатился за себя и командированного, даже не заметив дрожащих губ Алики.

Далее путь его лежал через площадь в сторону гостиницы.

– У вас есть одноместные номера с душем? – спросил он у портье.

– Разумеется. Джакузи в каждом номере.

– Дайте мне номер на два часа… Нет, на полтора.

– Молодой человек, у нас прилично. Мы по часам не сдаем, – охладел к нему портье.

– Вы меня не поняли. Я без женщины. Я для женщины. Помыться, побриться, привести себя в порядок. Можете взять за полсуток. Выручай, старик.

На «старика» портье хотел обидеться, но, посмотрев на простецкую счастливую рожу, передумал.

– Давай. Но чтоб…

И Фаломеев понял – он в пяти процентах. Сегодня решительно все удавалось.

«Есть нечто в русских мужиках такое, что неподвластно ихним мудрецам», – подумал Николай Павлович и постарался заполнить вынужденную паузу приятными мечтами. Собственно, это уже были почти осуществившиеся мечты. Мешало только одно – срок до пенсии. А так, квартирка – конфетка, дочь в приличном колледже.

Не заграница, но все же. Дачка под Дмитровом, в Яхроме, только называется дачкой. На самом деле – двухэтажный дом на четыре спальни и три ванные комнаты, двадцать соток. Постой, а любовница? Правда, в последнее время она стала как-то странно себя вести. То щебетала без умолку, теперь все больше помалкивает, на него со стороны поглядывает. Тимошевский знал, к чему ведут подобные задумчивости. Надо готовить переправу на другой берег.

И первый образ, возникший в его слегка наконьяченном мозгу, – Оксана. А второй образ – Роман Хоменко. Вообще с этим Хоменко еще тогда надо было крепко подумать, а теперь вот уже залез, сука, накрыл вагонный бордель. Чуть с Юрочкой его не застукал (кстати, надо будет выпустить цыгана, чтоб не растрепался).

Нет, с Хоменко больше уживаться нельзя.

«Подстроить этому хохлу какую пакость – сам слетит, – подумал Тимошевский вяло. – А если не слетит?»

Мысль перестала веселить, и Тимошевский все больше мрачнел. Он понял, что боится Хоменко. Какую-то власть взял в отделении этот здоровенный хохол. Нет, не должностную, а другую, более сильную – характером. Вот ко всем своим подчиненным мог Тимошевский подкатиться на кривой козе – один брал, другой пил, третий проституток трахал, четвертый приворовывал, – а к Хоменко – нет.

От мыслей отвлек Саушкин.

– Товарищ майор, все готово, наши уже в залы пошли и на перрон. Третья группа на стоянке и у касс.

Тимошевский вздохнул, поднялся с кресла, тоскливо ему было покидать кабинет, где стоял сейф с наиболее важными документами.

Он спустился со своего второго этажа и вышел в центральный зал.

Сколько ни мой пол с шампунем, сколько ни распыляй дезодоранта, все равно человечиной пахнет. Тимошевский был брезглив с детства и потому выносить не мог запаха человеческого пота. Как только появилась первая возможность, купил подержанный «Москвич», чтобы не дышать в метро чужими миазмами. Это сейчас у него «вольво». Кстати, надо менять. Один из уважаемых знакомых назвал «вольво» чемоданом на колесах.