Дарси Белл - Простая услуга

– Милый, – сказала я Майлзу, – оставь Ники. Ему грустно.

Майлзу не следовало видеть все это, но выпроводить его из комнаты было как будто неправильно. И я разрешила ему посмотреть мультфильмы на моем айпэде, что стараюсь делать пореже.

Это оказалось выходом. Не бог весть каким, но выходом. Даже Ники немного успокоился. Когда я усадила Майлза в удобное кресло, старое кресло его папы, которое все еще стоит у меня, и включила ему мультики, я почувствовала, что Шон смотрит на меня и ему нравится то, что он видит. Меня странным образом возбуждало понимание того, что он восхищен моими мамскими умениями, но дело в том, что – учитывая мои чувства к Шону, и неважно, что я старалась их преодолеть, – меня возбуждало бы что угодно.

Ники выдохся и отключился на руках у Шона. Шон какое-то время держал его спящего, а потом отнес в детскую, уложил на низкую кровать и ласково подоткнул одеяло.

– Пора спать, – сказала я Майлзу.

– Еще полчасика.

– Спать. Мы устали. У Ники тяжелые времена.

– У нас у всех тяжелые времена, – заметил Майлз.

Мы с Шоном переглянулись, что означало: Майлз такой чудный ребенок!

Майлз был прав. Мы все устали, всем было тяжело. Истерика Ники расплавила все наши защитные слои, оставила нас нагими и беззащитными.

Я уложила Майлза в кровать и убедилась, что с мальчиками все в порядке. Потом мы с Шоном рухнули на диван, и Шон включил очередную серию “Во все тяжкие”. Мы перестали смотреть сериал после известия о смерти Эмили – категорически не хотелось насилия и мрака, – но недавно начали снова.

На наше счастье, это оказалась самая насыщенная сексом серия – наверное, романтическая линия сериала. Джесс Пинкман и его подружка влюбляются друг в друга. Почти романтическая комедия среди фасовки амфетамина, крови и убийств, только вот подружка Пинкмана – торчок.

Я сидела рядом с Шоном. Он приобнял меня. Я склонила голову ему на плечо.

Мы трепетали. Мы оба ощущали этот трепет, еще неясный, каждого из нас пробирала дрожь.

Мы начали целоваться. Он поцеловал меня в шею, потом поцеловал плечи, потом задрал мне футболку и стал целовать грудь.

Так вот все и началось.

На столько вопросов нам надо было бы ответить, столько вопросов задать. Но в те первые недели мы были так счастливы делать то, о чем мы (я, во всяком случае) так долго мечтали, что мы не задавали никаких вопросов, не связанных с сексом, и чувствовали себя прекрасно.

Мы соблюдали осторожность. Мальчики ни о чем не знали. Мы договорились, что делаем это, только когда мальчики в школе. Шон оставался ночевать реже, чем раньше. Знать, что он в доме, и не быть с ним, было пыткой.

У нас не было названия или слова для того, что мы делали. Мы не спрашивали, будет ли это последний раз или что дальше. Мы не спрашивали: а что Эмили? Не предаем ли мы ее память? Мы едва разговаривали. Несмотря на то, что в доме было пусто, мы старались не шуметь.

Волновало ли меня, что Шон думает об Эмили, когда он со мной? Нет, не волновало. Он не мог думать об Эмили. Я бы знала. Никто не идеален.

Теперь, ночью, одна в своей кровати, я не могу хорошо спать. Как только я ложусь, на меня наваливается такая тяжелая дрема, словно я под кайфом, но часа через три-четыре я просыпаюсь и лежу без сна, пока не рассветет и не придет пора поднимать Майлза (или Майлза и Ники) в школу.

В настоящем моменте есть что-то экстатическое – в моем романе с Шоном. Ну а будущее? Можем ли мы, все четверо, жить вместе, как семья?

Шон сможет вернуться в офис. Я стану возить мальчиков в школу и забирать их каждый день. Ники преодолеет свое горе. Все преодолевают, рано или поздно. Даже если боль не забывают, ее не ощущают каждую минуту.

Иногда я думаю, что это греховно и неправильно. Я подвергаю себя пытке. Я думаю: нам с Шоном надо остановиться. Но я точно знаю, что у меня плохо получается не делать то, что я хочу делать, особенно если это что-то подразумевает секс. К тому же кому от этого плохо?

Бог знает, что чувствует Шон. Ощущает ли он вину за то, что занимается любовью с лучшей подругой жены так скоро после смерти жены? Думает ли он: черт возьми, Эмили умерла. Она больше не знает, что я делаю, и ей это все равно. Или он делает это, чтобы вернуться к Эмили? Спрашивает себя, не покончила ли она с собой? Я много читала о самоубийстве и знаю, как часто оставшиеся в живых злятся на самоубийцу, приходят в ярость – и не могут ни принять, ни даже понять этого.