Джеймс Гриппандо - Когда сгущается тьма

— О'кей, шеф. Я подумаю, что здесь можно сделать.

Джек стоял на заднем дворе ресторана и набирал отцовский номер. Он успел нажать шесть кнопок, когда к нему подошел офицер полиции:

— С вами хотят поговорить возле ограждения. Более того, настаивают на этом.

Джек набрал наконец нужный номер, но отец все не подходил, и он отключил мобильник. «И куда подевался Хэрри?» — подумал он, но вслух произнес другое:

— И кто так жаждет меня увидеть?

— Старая женщина. Говорит, что ваша abuela. Я объяснил ей, что вы очень заняты. Но она, мягко говоря, проявила настойчивость. Должен вам заметить, что у старушки, похоже, не все дома. Только не обижайтесь. Моя собственная abuela тоже сумасшедшая.

«Но уж наверняка не такая, как моя», — подумал Джек и спрятал телефон в карман. Прежде чем звонить отцу, надо сделать более важное дело. Abuela в его жизни занимала одно из первых мест. Хотя бы потому, что не в ее характере было находиться на вторых ролях. Чего бы это ни касалось.

— Хорошо, я с ней поговорю. Проводите меня.

Abuela, ясное дело, была его бабкой со стороны матери, и считалась главным источником информации о покойной родительнице, которой он не знал. Мать Джека умерла, когда он сам еще находился в родильном доме. А прежде чем успел выйти из младенческого возраста, отец женился вторично. Мачеха Джека была хорошей женщиной, впрочем, питавшей слабость к мартини, обильно сдобренному джином, и необъяснимую ненависть к первой любви Хэрри, а заодно и ко всему кубинскому. По этой причине Джек, являвшийся наполовину кубинцем, воспитывался исключительно в англосаксонской традиции вне всякой связи с кубинской культурой. Этот пробел в воспитании всячески пыталась заполнить его abuela. Результат, мягко говоря, получился амбивалентный.

— Джек Свайтек, ven aca. Иди-ка сюда.

Она стояла за полицейским ограждением со сложенными на груди руками и неодобрительно на него посматривала. Джек остался на другой стороне ограждения. Встреча не предвещала ничего особенно хорошего, и разделявшие их, так сказать, официальные барьеры могли оказаться нелишними.

Он подошел поближе и, перегнувшись через металлическое ограждение, поцеловал ее в лоб.

— Ну, что я такого сделал?

Склонность к радио-ток-шоу (доктор Лаура была ее любимой ведущей) положительно сказалась на ее английском, и все же, выражая свои мысли, она злоупотребляла инфинитивами.

— Твой отец звонить мне, чтобы сообщить, чем ты занимаешься.

— Я попросил его об этом.

— Тогда я включить телевизор и услышать твое имя. Я так теперь должна узнавать, что ты делаешь?

— Извини. Я был очень занят.

— Так занят, что не можешь снять трубку и сказать мне, что у тебя все о'кей?

— Abuela, я веду переговоры, чтобы помочь освобождению заложников…

— И ведешь их, я уверена, на голодный желудок.

— Да я, признаться, не очень-то и голоден.

— Значит, ты ничего не кушать?

Джек неожиданно почувствовал себя пятилетним малышом.

— Ну почему же? Я съел половинку кокосового pastelito.

— Хм-м… Por lo menos, lo que comiste fue algo Cubano. По крайней мере, ты кушать что-то кубинское.

У ее ног на земле стояла корзинка для пикника, и Джек вдруг почувствовал исходивший от нее запах пищи.

— Я приносить это для тебя, — подняла она ее.

Взяв корзинку, Джек не смог сдержать улыбки.

— Gracias.

— Поделись со своими друзьями.

— Обязательно.

На ее лице проступило озабоченное выражение.

— Как там Тео?

Джек постарался, чтобы голос звучал жизнерадостно.

— Ты ведь знаешь Тео. У него все будет хорошо.

Она кивнула и сменила тему, словно почувствовав, что Джеку нужна передышка. Сняв красно-белую клетчатую салфетку, закрывавшую корзинку, она сказала:

— Здесь четыре кубинских сандвича — такие, как ты любишь. Прямо из печки, еще горячие. Papas fritas, особенно deliciosa — я класть туда зеленые оливки и чесночный mojo. На десерт tres leches, которые, как ты знаешь, я сама выдумать.

Джек улыбнулся. Abuela стала объектом насмешек со стороны американо-испанской аудитории ток-шоу с тех пор, как стала названивать на радио, утверждая, будто изобрела tres leches — никарагуанское национальное блюдо. Но кто он, Джек, такой, чтобы ее осуждать или высмеивать?

— Это правда. Кто бы что ни говорил, ты изобрела это.

Она наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Специально для тебя. — Потом, неожиданно посерьезнев, добавила: — Только не делай глупостей.

— Не буду.

— Вот и хорошо. А теперь попробуй-ка вот это. — Она протянула ему какую-то сладкую выпечку.