Андрей Троицкий - Раскрутка

– Ну, рассказывай. Как звать? Из каких краев будешь? Кто такой? И какая нелегкая сюда занесла?

Он положил ручищи на стол, склонив голову на бок, приготовился слушать.

– Зовут меня Дмитрием. Неделю назад приехал из Москвы в Краснодар, – начал рассказ Радченко, решив про себя, что перед ним человек тертый жизнью и проницательный. Врать надо убедительно. – А тут такая погода, прекрасная.

Радченко представился сотрудником крупной торговой фирмы и неторопливо выложил свою историю. Хотел отдохнуть, съездить к морю, а заодно повидаться со старым армейским другом, с которым не виделся… Нет, теперь уже и не вспомнить сколько лет. Зовут армейского приятеля Олегом Петрушиным, он художник, талант от бога. Но искусство не кормит, поэтому Петрушин подрабатывал в котельной истопником. Но с другом случилась беда, по пьяной лавочке его подстрелил какой-то отморозок. Радченко разыскал напарника Петрушина, посидели, выпили, и тут в голову пришла мысль…

Рассказ катился, как река по гладким камушкам. Радченко вспомнил армейские годы, одну девицу, за которой ухаживали вместе с Петрушиным. А девчонка положила глаз на молодого лейтенанта, выскочила замуж. Тогда это приключение казалось трагедией всей жизни. Потом, уже на гражданке, друзья выпили море пива в Москве, когда Петрушин учился на художника, а Радченко зачислили на экономический факультет политехнического института. Правда, позже его турнули, но это к делу отношения не имеет. Язык работал сам собой, а Радченко думал, что начал он не так, ни с того. Да и вообще история не самая убедительная. С другой стороны, ничего другого он и придумать не мог, следующим в эту палатку вызовут Гречко, зададут ему те же самые вопросы. Что тогда?

Таран рассеянно кивал головой, смолил сигарету. Плеснул в стакан спирта с водой и прикончил свое пойло одним глотком. Он шлепнул ладонью по столу и сказал:

– Ты книжки писать не пробовал?

– А почему вы спрашиваете?

– Потому что у тебя бы это получилось – истории сочинять. Особенно для детей. И юношества. Ты искал на лиманах домик какого-то там художника, которого не видел хрен знает сколько лет. Хотел забрать его рисунки. На добрую память. А я должен в это верить?

– Но я рассказал все, как есть. – Радченко прижал руки к груди. – У меня характер авантюрный. Люблю приключения, дальние походы и все такое. Другой бы на лиманы не сунулся, а я запросто.

– А это что? – Таран показал пальцем в дальний угол палатки, где на мешковине лежали ружейный обрез, пакет с патронами и пистолет. – Хочешь, за тебя расскажу? Купил ты это дело на рынке в Краснодаре. Так, для самообороны, потому боялся встретить людей, которые не в ладах с законом. Правильно?

Радченко хотел что-то сказать, но хозяин только рукой махнул.

– Ладно, не балаболь, – поморщился он. – Пожалей мои уши. Они ведь завянут, даже не успев расцвести. Пышным цветом.

Таран поднялся, откинув полог палатки, вышел на воздух. Свистнул, что-то сказал на ухо своему порученцу и вернулся обратно. Молча посидел за столом, угостился спиртом и сказал:

– Лекарство, помогает от всего на свете. От поноса, от жары. Но главное – от бессонницы. Что не доспал ночью, наверстываю днем.

На палатку легли чьи-то тени, порог перешагнул худой загорелый мужик. Радченко взглянул на него – и захотелось перекреститься. Русые волосы, повисшие грязными сосульками, достают до плеч, щеки ввалились. К ветхой майке прилипла рыбья чешуя. Штаны обрезаны чуть ниже коленок, а на ногах резиновые галоши. Радченко узнал художника с первого взгляда, хотя видел его лишь на фотографиях годичной давности, что показывала Дунаева.

За этот год он почти не изменился, только похудел и отрастил волосы, потому что штатного парикмахера в артели, видимо, не было. Двигался Петрушин как-то неуверенно, робко, словно боялся, что хозяин палатки поднимется из-за стола и заедет ему по голове табуреткой. И еще эти глаза… Какие-то странные, потухшие, мертвые, как у дохлой рыбы. Впрочем, для покойника внешность просто потрясающая. За свою адвокатскую практику Радченко навидался всяких видов, в том числе был свидетелем того, как мертвые превращались в живых и наоборот. Но к этому явлению оказался не готов.

– По вашему указанию прибыл, – по-военному отрапортовал Петрушин.

– Присаживайся… – Таран улыбнулся, показывая на свободный табурет. – У меня для тебя сюрприз. Добрая новость.

Петрушин осторожно присел на край табурета. Сюрпризов он ждал только неприятных, а добрых вестей не получал месяцами.