Андрей Троицкий - Раскрутка

– Может, за помин души? – предложил Гречко, мучимый похмельной жаждой. – Ну, как полагается.

Через полчаса лед недоверия был окончательно растоплен, а залетный московский хрен сделался добрым приятелем истопника. Обосновались прямо в котельной, тут не слишком светло и уютно, воняет соляркой и угольной пылью, зато никто над душой не стоит и прохладно, поскольку до отопительного сезона еще далеко.

Влив в себя рюмаху, Гречко сказал, что нет веры слухам, будто Петрушин убивал женщин и оставлял в кармане своих жертв платочки с красными крестиками. Тут в «Речных далях» полно скучающих курортниц, если бы он захотел бабу, добром ее бы взял. Он из себя мужик видный, даром что истопник. Гречко пересказал подробности гибели друга, кровавые и страшные, которые знал со слов других людей. Немного добавил от себя, сгустив краски и без того мрачной картины. Сам он в то время ездил к сестре в Ставрополь, поэтому своими глазами ничего не видел. Говорили, что обезображенный труп доставили в судебный морг, а через день кремировали и похоронили прах за счет местного бюджета, так как ни близких людей, ни товарищей у покойного не сыскалось. Была одна женщина, так легкое увлечение, но с той подругой Олег разругался за пару месяцев до гибели. Но баба недолго горевала.

– Что за женщина? – насторожился Радченко. – Адреса ее не знаешь? Наверняка большая любовь была, а?

– Какая там любовь? Погуляли и разбежались. Адрес ее вон там, – он показал пальцем в темный угол, – на стене написан. – Как только эта Валька Узюмова с Олегом поближе познакомилась, сама сюда якобы ненароком забрела и адрес записала. Ну, чтобы из памяти не вылетел, всегда был перед глазами.

На ровно отштукатуренной стене Радченко прочитал надпись, сделанную углем: Самокатный тупик, дом 5, Валя. И сердечко, пронзенное то ли палкой, то ли стрелкой.

– Олежка вообще-то тихий мужик был, – говорил Гречко, впиваясь взглядом в бутылку, словно просчитывал, сколько коньяка выпито и сколько еще осталось. Отводил взгляд в сторону, снова смотрел на бутылку и принимался за вычисления. – Бывало, сядет вон там, – он показал на топчан, стоявший у тусклого оконца, – что-то рисует или пишет в своей тетрадке.

– Какая еще тетрадка? – Радченко, наполнявший рюмки, расплескал коньяк.

– Ну, такая толстая, в зеленом переплете. Вроде как ежедневник. Он и писал там и рисовал. А вот куда она делась – без понятия. Менты сюда приходили, поговорили с заместителем директора по хозяйственной части и смотались. Обыска в котельной не делали. Со мной не лялякали и тетрадок не искали. Так что если та тетрадь где и лежит, то не у ментов. Это уж точно.

– Хотелось бы о дружбане какую память оставить. Хотя бы ту тетрадку.

Гречко, не дожидаясь Радченко, прикончил рюмку, долго пускал табачный дым и скреб ногтями затылок.

– Может, и смогу помочь, – сказал он. – Ну, раз такое дело. У нас тут работы летом, сам видишь, почти нет. Только зимой запарка случается.

Гречко опрокинул еще стопарь и рассказал, что Олег года полтора назад сколотил хибарку на лиманах неподалеку от Азовского моря. Далеко отсюда, у черта на рогах. Крошечная комнатка и еще что-то вроде открытой веранды. Место уединенное, неделями человека не увидишь. Он там пропадал по нескольку дней. В прошлом году весь отпуск в «студии» проторчал. Рисовал, писал что-то. Говорил, что там ему работается хорошо. Если где остались его рисунки или еще что, – наверняка там. Как раз перед тем, как Олега стали в милицию тягать и дело об убийствах шить, он побывал в своем лежбище. И больше ту тетрадку с записями и рисунками Гречко не видел.

– Лиманы? Это где?

– Ой, блин, словами не скажешь. Я был там только один раз. Мой кореш как раз купил попиленный «Москвич» и прицеп. И меня позвал за компанию. Веселая была поездка. Сначала на машине, а потом по болотам пешим ходом. Нажрался, помню, в лоскуты. Потом отлеживался три дня. По моей натуре там только в пьяном виде находиться можно. У трезвого крыша натурально съедет. Жара, ветра никакого, потому что камыш высокий. Полно всяких насекомых.

– У меня как раз карта с собой, купил на вокзале.

Радченко достал из безразмерного портфеля карту, расстелил ее на столе, сунул в руку Гречко карандаш. Рисунок получился замысловатый. Из Краснодара надо двигать в Славянск-на-Кубани, это километров семьдесят. Проезжаешь город и чешешь дальше по хорошей дороге еще километров двадцать. Надо не прозевать поворот на грунтовку. Едешь дорогой, а вокруг только рисовые поля и никаких населенных пунктов. Там, где начинается Войсковой лиман, есть тропинка через болота в сторону лимана Горький. Той тропинкой, по которой, может быть, люди месяцами не хаживали, надо еще километров семь-восемь протопать. По узкому перешейку между озерами и болотами. Гречко вывел на карте кружок.