Андрей Троицкий - Раскрутка

– А репетиции? Репертуар?

– Пустяки, – махнул рукой Озманян. – Вы опытный человек. Запоете – вам подыграют.

– У вас есть хоть какой-то опыт работы? – Дунаевой хотелось засмеяться. Или заплакать, разрыдаться в голос. А чего больше – не поймешь.

– Последний год я был администратором двух вокально-инструментальных ансамблей, – кивнул Озманян. – Группы так себе. Второго, даже третьего эшелона. Но деньжат мы намолотили. Парни купили себе новые инструменты и акустику. А я приобрел хорошую машину. Да, такие дела. Но с вами мы поднимемся на более высокий уровень. И по оплате тоже.

– Возьмите с собой сумку, чтобы складывать деньги. – Абрамович улыбнулся, давая понять, что даже в этой убогой шутке есть некоторая доля правды. Пусть небольшая, совсем крохотная, но она все же есть.

– Я возьму чемодан.

– Вот это правильно. – Абрамович набулькал минералки в стакан и, закрыв глаза, осушил его в два глотка, будто пил водку. – Дальние дороги, переезды с места на место. Это же романтика. У нас хороший, сплоченный коллектив. И вы в него быстро вольетесь. Я в этом уверен.

Абрамович неожиданно замолчал, сунул под мышку папку и встал. Озманян тоже поднялся из-за стола, скороговоркой выпалил, что с Ольгой Петровной хочет поговорить один человек. И растаял в табачном дыму.

А на месте продюсера уже сидел Игорь Перцев.

Минуту Ольга Петровна разглядывала столовый нож, будто прикидывала, как половчее всадить его в сердце бывшего любовника. Перцев, словно угадав эти мыли, только улыбнулся, позвал официанта, сказал, чтобы принесли еще минералки и чистый стакан. Для человека, находящегося в бегах, он выглядел неплохо. Незамутненный взгляд, ухоженные руки спокойно лежат на подлокотниках кресла. Темно-серый костюм, галстук с абстрактным рисунком, золотые часы.

– Поговорим? – Перцев глотнул воды.

– Если я закричу? Сюда сбежится охрана! Вызовут милицию!

– Ты не так глупа, чтобы выкидывать такие фокусы. Впрочем, валяй, кричи. Тем хуже будет. Для охраны и милиции.

– Зачем ты пришел?

– Я сделаю тебе предложение, а ты подумай над ним, – сказал Перцев. – Я хочу, чтобы ты поняла, чем кончится твоя жизнь, если сейчас скажешь «нет». Проигранный суд, потеря имущества, общественного положения. Тебе разрешат время от времени встречаться с сыном. Жалкая подачка нашего правосудия – это все, чего ты сможешь добиться. Твоя творческая судьба – а контракт с Озманяном продлится еще два с половиной года – в руках дилетанта и тупицы. Он думает только о деньгах и выжмет из тебя все соки, чтобы заработать лишнюю копейку. Станет возить тебя по периферийным клубам, показывать как столичную штучку. Отвратительные гостиницы, похожие на постоялые дворы. Бездарные спившиеся музыканты. Бесконечные разъезды, обещания заплатить завтра. Через год-полтора такой жизни Озманян осуществит свою мечту: купит квартиру в Москве. Абрамович умрет от водки. А ты потеряешь голос. И жизнь придется начинать заново. На пустом месте. Ни денег, ни своего угла, ни друзей. И никаких перспектив. Нравится? Но это еще не все.

– Это ты все подстроил с этим контрактом? – Ольга Петровна продолжала вертеть в руках ножик. Эта штучка даже не оцарапает то место, где у Перцева когда-то билось сердце. Теперь в груди протез из пластика или камень, поросший мхом. – Это ты выкупил мой контракт?

– Формально я не имею к этому отношения, – покачал головой Перцев. – Мое имя не проходит ни в каких документах. Озманян пытался заняться продюсерской деятельностью. Но не слишком удачно. Я просто ссудил ему деньжат. И все.

– Господи. Ты растоптал мое имя. Отобрал все, что у меня было. Ты делал фотографии в минуты интимной близости, а потом передал карточки Гвоздеву. Ты уничтожил меня. Я подозреваю, что этих несчастных женщин в Краснодаре… Что это твоих рук дело. И теперь вот так запросто являешься сюда.

– Ты не дослушала. Позволь мне закончить мысль. Я сказал, что это еще не все. Рано или поздно всплывет история с твоим братом. Впрочем, всплывет она рано, а не поздно. Совсем скоро. И все узнают, что он опасный маньяк, который убивал женщин только потому, что ему нравилось наблюдать за мучениями своих жертв. Только поэтому. У него не было корыстного мотива. Он никого не грабил, не потрошил кошельки, не срывал колец или золотых цепочек. Просто испытывал экстаз, когда видел агонию беззащитного существа. Он обычный садист, существо низшего разряда. Даже не человек, животное.

– Это неправда. Гнусная ложь.