Алексей Яковлев - Астральный летчик

Чтобы вылечиться, нужно знать, как ты говоришь, реально знать, что за чудовище ожидает тебя за дверью.

Винцент Ван-Гог своего чудовища не знал. Под изумрудной дверью он нарисовал черную щель. Единственное черное пятно во всей жизнерадостной картине. Черная полоса и петли внутрь. Это незнание его и сгубило. Он вернулся на свой любимый уютный стул уже с отрезанным ухом. Помнишь его автопортрет в бабьем платке? А под платком — голова без уха.

Это очень сложный момент в лечении: у больного есть факты, но нет ключа к ним, а у врача есть ключ, но нет фактов. Они должны быть вместе и доверять друг другу.

Но она не хотела мне помочь. Я приходил к ней аккуратно каждый вечер. Расспрашивал ее о детстве, о матери, об отце… Пустой номер, совершенно безоблачное детство. Пришлось исповедоваться мне. Я рассказал ей все, вывернул себя наизнанку, как перчатку.

Зачем? Для примера открытости…

Особенно ее заинтересовали мои фотографии. Когда я показал ей снимки, она не поверила в созданных больным воображением крыс.

— Это что же, — поразилась она, — выходит, мысли материализуются?…

Я объяснил, что, выходит, в какой-то степени материализуются, на уровне тонкой материи, энергоинформационного поля, невидимого глазу, еще почти не исследованного.

— А при чем тут ваши алкоголики? — спросила она.

Я объяснил, что в состоянии диллирия возбужденный мозг выдает очень мощные импульсы. Энцефалограф зашкаливает. А эти мощные импульсы легче зарегистрировать моей несовершенной аппаратурой. На шосткинской пленке.

Мне безразлично, кто отобразится на пленке. Мне важен конкретный результат.

— Что мысль первична? — спросила дочь профессора научного коммунизма.

Я сказал, что не ставлю вопрос так резко. И вообще это не мое собачье дело, что первично, а что вторично. Я не философ. Я хочу только доказать, что рождаемые нами мыслеобразы существуют. И начинают жить независимо от нас.

Мы живем как бы на дне аквариума. Над нами проносятся стаи золотых рыбок, рожденных фантазией поэтов. И мрачные чудовища, рожденные фантазией монстров, пожирают этих романтических рыбок. Вокруг нас невидимый мир. Даже после нашей смерти рожденные нами мыслеобразы продолжают жить в энергоинформационном поле. И прекрасные мечты, и чудовища, порожденные нами.

— А вы сфотографируйте свою мысль, — предложила вдруг Марина.

— Попробую, — согласился я, — когда ты меня доведешь до белой горячки.

Тут я впервые сказал ей «ты».

Она довольно засмеялась.

Но лечение наше не продвигалось ни на шаг. На моих сеансах она молчала, как партизан. Хотя внешне все было замечательно. Марина стала учиться в школе. И ходить на занятия подготовительного факультета психологии, на котором я преподавал молодым лоботрясам. Светлана была счастлива. Марина выбрала свой жизненный путь: решила стать психологом… Но я-то знал, что она оставалась больной изнутри.

Была уже весна. Растаяли сугробы. Я сменил свою дубленочку на плащевую куртку. Изумрудная дверь оставалась закрытой наглухо. Открыть эту дверь я без нее не мог. Нужно было ждать, когда она сама откроется. И хлопнет ее по лбу. И вот однажды я пришел к ним, как всегда, после работы.

Дверь мне открыла бабушка. Бывшая прислуга профессора за все про все. Со смертью Николая Николаевича она перестала быть прислугой. Она стала в доме хозяйкой. Беспрекословной хозяйкой. Я понял, что именно она унаследовала весь профессорский капитал. Светлана умела только тратить деньги. Беречь их она не могла. Теперь мать стала банкиром дочери.

Бабушка попросила меня подождать. Светлана с Мариной разговаривали в гостиной. Бабушка проводила меня на кухню. Угостила кофе. И ушла. Чтобы мне не мешать. Хитрая старуха знала, что из кухни слышно каждое слово в соседней гостиной. А разговор я услышал такой. Не разговор даже, а научный диспут какой-то!

Мать: «Все гении больные люди!… Психи!»

Дочь: «Но все лучшее и в науке, и в искусстве создали они! Психи, как ты говоришь…»

Мать: «Ну и что? Они ведь все это создали не для себя. А для нас. Гений живет в своей скорлупе. Ничего не видит. Кроме своей гениальности. А я — нормальная женщина, хожу по Эрмитажу, восхищаюсь гением Рембрандта, Леонардо, Пикассо, Мане… Кто из нас счастливее?»

Дочь: «Значит, гении существуют для вас?»

Мать (со смехом): «А для кого же?»

Дочь: «Значит, они — ваши рабы?»

Мать: «Ну почему же… Ведь никто их не заставляет создавать гениальные вещи. Они их создают сами».