Алексей Яковлев - Астральный летчик

Не надо так, Алик. Я не выместил. Ты не прав, астральный летчик. Ах как ты не прав.

Ты послушай, послушай. Пей лучше. И не мешай!

Так вот… После отбоя с трудом я разогнал своих пацанов по палаткам. Собрал рюкзак. И сел на берегу. У костерка. С морем прощаюсь. Я к нему как к родному привык. Только с ним расставаться жалко.

Сижу, курю. Я курил тогда. Справа Медведь-гора прибой лижет. И вдруг сверху камушки посыпались. Голову поднимаю… Из кустов она выходит. И к костру подсела… Подбородок на оцарапанные коленки положила и молчит… На огонь смотрит… Убежала из отряда. А вожатые в корпусе гуляют… Очередные гости… Опять банкет… Пол Анка с придыханием «Only you» поет… По всему берегу слышно… Очень была модной эта песенка в том сезоне.

Я встал. Рюкзачок из палатки вытащил. Пока, — говорю, — Фрези Грант! До скорой встречи!

Я знал, что их семью не оставлю. Должна их семья со мной рассчитаться… по совести… За все рассчитаться. И пошел по берегу. Камешки скрипят…

Она кричит вслед:

— Капитан! Подожди!

Я остановился. Она подошла.

— Мне, — говорит, — тебя. Капитан, очень жалко.

Нет, ты представляешь, Алик? Ты это представляешь? Мне, тридцатилетнему мужику с двумя судимостями, такое говорит соплюха. Грустно так, видно, жалеет по-настоящему. Только за что? Что она про меня знает? Она, оказывается, дурочка, подумала, что я тоже в нее влюбился. Но боюсь. Потому что она малолетка. Поэтому и убегаю.

— Я большая. Капитан. Не думай! Я уже совсем большая. Честно-честно… — Это она мне говорит, слышишь?

Обозлился я страшно.

— Дура ты набитая! Наплевать мне на твои цыплячьи прелести! Иди в отряд! Или я дежурного позову!…

— Не уйду, — говорит она мне. — Завтра поход. Если ты уйдешь, мальчишки на меня подумают. Что ты из-за меня перед походом ушел! Мальчишки меня убьют!

Логично, конечно. О ней-то я и не подумал. «Убьют» — это, конечно, круто сказано. Но то, что ей достанется крепко, если поход сорвется и я слиняю, в этом она, конечно, была права.

Пришлось мне обратно свой рюкзачок в палатку закинуть.

— Все! Я остаюсь. А ты в отряд иди!

— Не уйду, — она мне говорит, — пока не расскажешь, что с тобой происходит…

Тут ты меня, Алик, должен понять. Я хотел ей доказать, что она тут вовсе ни при чем. Это во-первых. А во-вторых, внутри у меня фаната сидит. Граната со сдернутой чекой. Можно ли долго живую фанату внутри держать? На зоне не расслабишься. На свободе у меня никого. Мама-бухгалтерша, пока я на зоне был, свою жизнь по-своему рассчитала. Старичка-еврея нашла. И с ним в Канаду укатила. И правильно, какой с меня прок?

Вот и взорвалась моя фаната. У костра на берегу теплого ласкового моря.

Что?

Конечно… Я ей все рассказал иносказательно, не называя фамилий. Притчу о любви и предательстве. Басню Крылова. Без морали. Мораль она сама вывела.

Когда я кончил свою басню, она прижалась ко мне, обхватила мою голову руками. И заплакала. Я обалдел.

— Ты чего плачешь?

— От злости, — она говорит, — что этой дряни рядом нет. Я бы ее убила голыми руками.

Я-то не могу ей сказать, что эта дрянь — ее родная мама Света, Светка Филиппова. Этого я ей никогда не сказал бы!…

— Все! — говорю я ей.— Хорошего понемножку. Посмеялись, и будет. Концерт окончен. Иди в отряд.

— Как же я могу уйти? — Это она мне говорит. — Ты же из-за этой дряни обо всех женщинах плохо думаешь… Я не хочу, чтобы ты о нас плохо думал!

Ты понимаешь, Алик?! Это мне говорит тринадцатилетняя девочка: «Чтобы ты о нас так не думал!» Она за всех женщин на себя ответственность взяла! В тринадцать лет!

Алик, налей-ка мне немножко… Чуть-чуть. Вот так! Божественно!

Утром сижу у погасшего костра. Над морем солнце всходит. Она уже в отряде давно. А я сижу и думаю: «Что же она сделала?» Вся моя жизнь с двумя отсидками и тремя расстрелами раем мне показалась. А как же! Плохо ли, хорошо ли, но я правым был! Всегда правым! Меня предавали! А сейчас кто я? Кем я перед ней оказался? Почему не надавал ей по щекам?! И не отправил в отряд?! Ну, больно бы ей было. Но прошло бы. Потом бы она меня с благодарностью вспоминала! А сейчас?

Она передо мной за всех женщин ответила, дурочка. А я?

Страшно мне стало, Алик. Жутко. Никогда еще в душе такой жути не было. Ни когда меня расстреливали, ни на зоне. Никогда.

Взял я свой рюкзачок и до подъема ушел.

Глупо?

Это ты мне говоришь, Алик?…

Ах, все глупо?

Это конечно. Это правильно. А что делать? Если жизнь меня так закрутила. Карма моего отца. Героя-летчика.