Алексей Яковлев - «Прощание славянки»

Константин махнул рукой и пошел к лестнице, но остановился, вернулся к катеру.

— Да, историк. Когда им про Пушкина трендеть будешь, ты Дантеса не очень шельмуй. Понял?

— Почему?

— Жорик его родственник. Праправнук, что ли? Жорик обидеться может за дедушку. Тогда пеняй на себя. И жизнь, и бабки можешь потерять. Я понятно излагаю?

На набережной засигналил белый лимузин, и Константин солидно, не торопясь, начал подниматься по спуску.

Мы с Леней сидели в нашей шикарной каюте за перламутровым столиком и ели из сковородки жареную докторскую колбасу с картошкой. Вернее, ел он один, хищно сверкая золотыми челюстями. В меня еда не шла. Горло было сухим, как наждачная бумага. Я давился острой пережаренной картошкой. Еду в сковородке Котяра разделил ножом напополам и, уже заканчивая свою половину, боком косил глаз на мою колбасу.

— Ты жуй, жуй. Через силу жуй. К вечеру должен быть как огурец. Слышал, что Костя сказал? Я за тебя головой отвечаю.

До меня только что дошло, что Котяра-то знает этого Костю. И тот его знает.

Котяра, закончив свою половину, рыгнул.

— Жуй, — уставился он на мою колбасу.

— Леня, — отвлек я его. — А ты давно Костю знаешь?

— У-у-у, — замурлыкал Котяра и почесал рыжую бакенбарду, — Уже лет двадцать, наверное, прошло… с тех пор…

— С каких пор?

— Как мы с ним познакомились. На химии досиживали в Вологде… Он совсем пацаном тогда был. Но держался круто. Братва его прозвала — Костя Белый Медведь…

— За что его так прозвали?

— Ты жуй, историк. А то оторвет за тебя мне башку этот медведь.

Я поковырял вилкой в остывшей коричневой куче.

— Не могу, Леня. Честное слово, не могу… Не идет.

Леня рассердился:

— Ты не историк, ты профессиональный алкаш. Вот ты кто. Понял?

Я стал оправдываться зачем-то:

— Я не алкаш, Леня. Я начал пить недавно. Только когда на фирму устроился. Каждый день фуршеты, переговоры, презентации…

— Я и говорю — профи. Жуй через немогу! Жуй!

Я попросил его, стесняясь:

— Леня, плесни чуть-чуть. Тогда поем. Все доем. И спать лягу. А проснусь как стеклышко. Честное слово.

Леня посмотрел на мою колбасу и оскалился.

— Триста баков мне отдай. От греха. Тогда налью.

Я опустил руку в карман. Эти деньги — единственное, что у меня осталось. Эти деньги вселяли надежду, что я попаду в то единственное место, где меня никто не найдет. Я сжал хрустнувшие банкноты в кулаке и покачал головой. Леня приблизил ко мне пушистое лицо.

— Ты же мне должен, Славик. Забыл?

— Я тебе все отдал, Леня. Все, что у меня было. Эти деньги я заработал после нашего договора. Эти деньги мои. Я их честно заработал.

— Их-их-их-их-их, — заурчал Котяра. — Заработал?… Ты же им о городе ни слова не сказал. Позорник. Деньги тебе на дурочку достались! Давай их сюда. Ну!

Леня встал, схватив со стола длинный хлебный ножик с деревянной ручкой.

— Гони деньги, алкаш! Ну!

Острый конец ножика уставился мне в горло. Я крепче сжал в кулаке доллары и улыбнулся.

— Ну, пырни меня за триста баков, Котяра. Пырни. А вечером что ты Косте скажешь? А?

Леня бросил нож в сковородку и сел. У меня неожиданно появился могущественный защитник. Одно его имя подействовало на Леню, как группа захвата. Я решил добить наглеца.

— Вот я еще Косте скажу, что ты ободрал меня, как липку. Все у меня отнял. Я Косте скажу…

— Их-их-их, — заскрипел Котяра. — Будет он тебя слушать. Кто — ты и кто — он! Плевать он на тебя хотел.

— Я ему нужен!

— Плевать он на тебя хотел, — повторил нагло Леня.— Он другого историка найдет. Академика! Лихачева!

И я обнаглел:

— Да не нужен им Лихачев! Слышал, что француз заявил? То, что скажет специалист, всем давно известно. Им я нужен. Только я. Слышал?

Леня грязным ногтем почесал бакенбарду.

— С какого это х…?

Вот это и для меня самого было неразрешимой загадкой. Что во мне нашел француз?… Но сейчас не в этом дело. И я продолжил атаку:

— Я им нужен, Котяра. Костя сказал, что ты за меня головой отвечаешь!… Налей мне сотку! Быстро! Если ты хочешь, чтобы я вечером человеком был! Быстро!

Котяру аж скрутило всего от моей наглости. Но он все-таки встал, открыл стеклянную дверцу бара и накапал мне сотку в фужер, не подбросив бутылку от злости. Пихнул фужер по перламутровому столику в мою сторону:

— Учти — последняя.

— Конечно,— подтвердил я. — Я Косте обещал… как стеклышко…

— Обещал, — ворчал Котяра. — Кто — ты и кто — он…

Я залпом хватил коньяк. Он уже не напоминал волшебный напиток. Он был только лекарством. Горьким и вонючим. Я бодро застучал вилкой по сковородке.