Итан Блэк - У Адских Врат

«Как же страшно! Нет сил встать…»

— Вообразите себе, как моряки боролись изо всех сил, а воды смыкались над ними. Но, друзья мои, эти люди достигли Адских Врат гораздо раньше, чем их корабли.

Человек в первом ряду срывается с места.

Вскакивает на платформу и несется мимо изумленного проповедника, прочь от преследователей. На бегу мельком замечает широко распахнутые темно-зеленые глаза, белые ладони, вскинутые, словно в попытке защититься.

Человек проскальзывает в приоткрытую дверь и попадает в заброшенный главный склад. Массивные остовы сгоревших машин вздымаются в тусклом свете, проникающем через забранные сеткой окна. Беглец несется мимо демонтированных лент транспортера, ржавых, почерневших подъемных кранов, затихших лебедок, ручных тележек без колес.

Среди обломков в дальнем конце большого зала смутно виднеется дверь. Выход.

Он ударяется обо что-то голенью, но сдерживает крик: это скорее спазм голосовых связок, чем самоконтроль.

«Кто-нибудь, позвоните в полицию!» То ли крик души, то ли молитва.

Единственный ответ — шаги за спиной.

Мечется луч фонарика.

То, что сейчас случится, никогда не попадет в газеты. Бомжи Хантс-Пойнт не болтают с полицейскими. Дальнобойщик не признается, что оставил без присмотра грузовик ценой в сто десять тысяч долларов. Проповедник не станет расспрашивать — в его районе это означает нарушение негласного договора.

А договор таков: не лезь не в свои дела, проповедник, а торговцы наркотиками и сутенеры не полезут к тебе.

«Возможно, когда-нибудь этот договор и меня приведет к Адским Вратам», — думает порой проповедник.

— Я не скажу-у-у-у-у! — кричит человек в бейсболке, протискиваясь сквозь нагромождение досок к выходу. Задыхаясь, он вываливается на улицу.

«Я не скажу».

Хантс-Пойнт — это целые кварталы заброшенных складов, заборов из колючей проволоки и баров, где спиртное — лишь побочный заработок. Редкие жилые дома зажаты между шиноремонтными мастерскими. Полицейские машины — когда они появляются — кажутся случайными, незваными гостями в районе, где с большинства машин и содрать-то нечего. Названия улиц — вроде Тиффани или Казанова — говорят о том, что сама география предпочла бы оказаться где-нибудь в другом месте.

Вдалеке, в проемах между складами, беглецу видны огни Манхэттена — за нефтебазами на берегах Ист-Ривер.

— Отстаньте от меня-а-а-а-а!

Кеды шлепают по стеклу и асфальту. Он понимает, что бежит не туда. Налетает на забор из сетки, поверх которой вьется спиралью колючая проволока. Лунный свет освещает табличку рядом с дырой в заборе: «ПИРС ТИФФАНИ-СТРИТ. НОЧЬЮ НЕ ХОДИТЬ».

Дальше — только темная река, несущая пенные воды к самой бурной части порта. Вечерний воздух кажется таким же мутным, как вода.

«Я не умею плавать». Человек тяжело бежит по пирсу.

И, конечно, появляются они — бесшумные и целеустремленные, как дикие африканские собаки, которых он как-то видел в передаче на канале «Нэшнл джиогрэфик». Не надо, ох не надо было заговаривать с этими типами, не удержался, задал один секундный вопрос — и взгляды стали жесткими.

— Пожалуйста, не трогайте меня!

Он падает на колени. Пахнет сырым деревом и смолой. Страшно поднять голову, преследователи уже близко. Перед глазами появляется рука; на суставе указательного пальца видна крохотная татуировка. Эту картинку он заметил еще в баре: старомодная абордажная сабля и барракуда. Он еще подумал тогда о пиратах.

Генри Морган. Черная Борода. Ситцевый Джек. Капитан Гривз.

Сейчас палец согнут, барракуда словно распахнула пасть.

— Я не знаю, чем вы занимаетесь. Мне плевать, чем вы занимаетесь. Я уйду и никогда не вернусь… — скулит человек в бейсболке.

Бейсболка летит в воду.

Вдали воет сирена.

Слишком далеко.

И снова Адские Врата — на этот раз увиденные в телескоп с сорок первого этажа.

— Ты оставил его в воде, — холодно произносит Тед Стоун, прижавшись глазом к прибору.

Леон Бок стоит позади, рассматривая картины на стенах. Суровость тона его не смущает. В комнате тихо; слышно лишь гудение кондиционера. На такую высоту не доносится ни звука: ни от автострады Франклина Д. Рузвельта, ни от вертолетной площадки ООН, ни с набережной. Сквозь окна с тройными стеклами Манхэттен кажется диорамой. Город внизу заполнен движущимися игрушками.

— Появился полицейский патруль. Ничего другого не оставалось, — замечает Леон тусклым, безразличным голосом.