Эндрю Дэвидсон - Горгулья

Джек ведь в первый раз мне так и не ответила.

— И агент, и не только, мальчик-зайчик, так что берегись. — Джек глубоко затянулась и с самым обвиняющим видом ткнула в мою сторону сигаретой. — Это твое, как его там, житье здесь — чертовски дрянная затея! Я ее отговорю, ты, мелкое чудовище!

Может, вы догадываетесь, что Джек Мередит мне весьма понравилась. Во-первых, она единственная говорила достаточно громко и мне ни разу не пришлось переспрашивать. Вдобавок дело было в общей несоразмерности ее гигантской персоны: антропоморфная индейка, раскормленная и какая-то киношная. Впрочем, больше всего меня порадовал тот факт, что Джек не выказывала ни грамма набившего оскомину сострадания к несчастной жертве ожогов. Мы некоторое время пялились друг на друга. Джек катала сигарету между пальцами и злобно щурила глаза, а потом рявкнула:

— Ты чего уставился, чипс обгорелый?

* * *

Несколько дней спустя мы с Марианн Энгел сидели на заднем крыльце и ждали, когда грузовик привезет новые каменные глыбы; она рассказала, что поручила Джек открыть на мое имякредитную карту. Я заметил, что Джек вряд ли была в восторге, но Марианн Энгел ответила:

— Она сделает, как я говорю. Джек только лает, но не кусает.

А я знаю, что можно сделать с кредиткой.

Мы еще немного поболтали, а потом я задал вопрос, повисший после последнего ее рассказа о нас: мне хотелось знать, как выглядит плювиаль. Марианн Энгел объяснила, что это такой дождевик, вроде мантии, который носили священники, и что обычно плювиали украшались сценами из Нового Завета. Я спросил, были ли рисунки на дождевике отца Сандера. Она подтвердила.

— И я тебе расскажу какие, — игриво добавила она. — Потом, попозже!

Приехал грузовик; Марианн Энгел захлопала в ладоши, совсем как ребенок на празднике, и бросилась с огромным ключом к тяжелым подвальным дверям. Уложила металлические полозья, по которым можно было вкатывать глыбы в дом. Я смотрел, как камни исчезают в проеме, и представлял себе изголодавшегося прихожанина, заглатывающего просвирки. Марианн Энгел отступила в сторону, умоляя грузчиков поосторожнее обращаться с ее друзьями. Грузчики смотрели на нее как на сумасшедшую, но продолжали носить камни. После их ухода Марианн Энгел сняла всю одежду и зажгла свечи. Поставила запись григорианских хоралов, растянулась на одной из новоприбывших каменных глыб и погрузилась в глубокую дрему до самого следующего утра.

Утром она с довольной улыбкой вошла в мою спальню исообщила, что получила чудесные указания, однако начнет работу только после того, как я приму ванну. Она принялась меня тереть, но явно без всякой охоты, а просто по обязанности — пальцы как будто окаменели. Едва покончив с делом, она поспешила в подвал, начать работу. Я устроился в гостиной, на среднем этаже дома, и хотел почитать, но слишком отвлекался на удары молотка. Тогда я поднялся в башню и попробовал найти себе другое занятие — смотреть кино, еще что-нибудь читать, дразнить Бугацу полотенцем, — но через несколько часов любопытство пересилило. Тихонько отворив дверь в подвал, я прокрался на несколько ступеней вниз и стал следить за Марианн Энгел.

Можно было не бояться, что мое присутствие ей помешает, — она так напряженно работала, что, кажется, вовсе меня не замечала. К моему удивлению, резала она обнаженной; было страшновато наблюдать, как быстро мелькают в ее руках острые металлические предметы. Инструменты порхали стремительно, но уверенно, а я смотрел как зачарованный на танец металла, камня и плоти.

Мало сказать, что Марианн Энгел «резала», — действия ее предполагали нечто куда большее. Она ласкала камень до его, каменного, изнеможения, доводила до того, что он сам выпускал спрятанную внутри химеру. Она выманивала горгулий из каменных пещер, улещивала их. Она любила их из камня.

Я провел в подвале, незамеченный, долгие часы — и все дивился на ее упорство и работоспособность. Она продолжала работать, когда я ушел спать, и не останавливалась до утра. И весь следующий день тоже работала, и всю следующую ночь. В общей сложности Марианн Энгел трудилась более семидесяти часов подряд, выпивая при этом галлоны кофе и выкуривая сотни сигарет. Я помнил ее рассказы именно о такой работе, но раньше до конца не верил. Утверждения, что резьба по камню длится много дней подряд, я принимал за хвастовство вдохновением, нетипично растянутым во времени. Оказалось, Марианн Энгел не преувеличивала. Скептики могут возразить: дескать, она ждала, когда я уйду спать, чтобы и самой передохнуть, но я всю ночь просыпался от стуков снизу. В первое утро она действительно заставила себя отвлечься от работы, как раз на столько времени, сколько требовалось для моего купания. Впрочем, мыла меня она с очевидной неохотой. Терла мочалкой, а у самой в глазах плескалось беспокойство, едва сдерживаемое неистовство.