Эндрю Дэвидсон - Горгулья

Что ты отчаянно хотел бы с ним поговорить, понятно и так. Ты не мог — не стал бы! — упускать такую возможность, однако сложность заключалась в том, как к нему подступиться, оставшись незамеченным. Когда юнцы принялись толкать и дергать торговца, ты порывался влезть в потасовку, надеясь, что никто ничего не поймет. Я была против этой затеи, хотя и знала: тебя это не остановит. Но едва ты сделал шаг, как на сцене появился новый человек и все решительно изменилось. Молодежь тут же отпрянула от торговца, как будто страшась сделать хоть что-то еще без позволения.

Я первым делом углядела жестокий ум в глазах вновь прибывшего. Они как будто светились жаждой власти, непоколебимой уверенностью в том, что хаос существует исключительно ему на пользу.

— Кто это? — спросила я.

Ты процедил ледяным тоном:

— Конрад Честолюбец.

По поведению остальных было понятно, что Конрад теперь предводитель войска. Конфликт разрешился с помощью лишь нескольких слов и кончика меча у горла торговца. Наемники набрали всего, чего хотели, а хозяину добра взамен была дарована жизнь.

Из всех возможных вариантов Конраду ты осмелился бы открыться в последнюю очередь, но меня подобные ограничения не связывали. И не успел ты меня остановить, как я шагнула из тени и направилась к группе наемников. Я знала, что ты за мной не пойдешь — ведь, обнаружив себя, ты подверг бы меня большей опасности, чем позволив продолжать. Я расстегнула ворот пошире и пошла прямиком к Брандейсу.

Я просчитала риск. Конрад меня никогда не видел, а Брандейс вряд ли бы узнал, через столько лет и без монашеской одежды. Я изо всех сил постаралась изобразить проститутку, явно давая понять, что предлагаюсь Брандейсу. Довольно откровенно, особенно если учесть, что я уже носила твоего ребенка, хотя положение мое еще не бросалось в глаза. Другие солдаты заулюлюкали, а я зашептала Брандейсу на ухо. Остальные решили, что я хочу назвать цену, на самом же деле я шепнула твое имя и назвалась бывшей монахиней, которая ухаживала за тобой в Энгельтале.

Брандейс отпрянул и, сузив глаза, принялся разглядывать мое лицо, выискивая в памяти воспоминания из монастыря. Потом взял себя в руки и объявил остальным, что встретится с ними позже, намекнув, что будет целый день блудить. Даже Конрад кивнул с одобрением и добавил, обращаясь ко мне:

— Может, когда закончишь с ним, придешь и к нам?

В животе у меня все сжалось от этого приглашения, но я со смехом ответила «может быть» и увлекла Брандейса в сторону. Тебе было бы слишком опасно говорить с ним на улице, и я повела его к нам домой, зная, что ты уже ждешь там. Увидев тебя живым, Брандейс едва поверил глазам.

— Я думал… я был уверен… однажды возвращался в Энгельталь, но мне ничего не сказали…

Я подала наш лучший эль и стала готовить ужин. Мне хотелось произвести хорошее впечатление — показать, как я о тебе забочусь. Ты рассказывал обо всем, что случилось с нами за эти годы, а твоему другу даже не верилось, какую жизнь ты теперь себе создал.

В свою очередь Брандейс рассказал о переменах в кондотте. В худшую сторону. Хервальд был смертельно ранен в битве, и Конрад лично опустил меч на горло старика. Это не было актом милосердия — так Конрад подтвердил свои притязания. Он бросил вызов всем несогласным, но никто не выступил вперед и не оспорил его новый статус командира.

Конрад завел обычай принимать лишь самых кровожадных новобранцев. Однако плохи были не их боевые повадки, а то, что новые солдаты оказывались глупыми и бесчестными. Убивали они действительно больше, но и их самих убивали чаще. Нападали они страстно, но беспорядочно, без заранее разработанного плана, и Конрад подстрекал их, как свору свирепых собак. Пусть умирают! По всей стране предостаточно юношей, желающих доказать, что они мужчины. Конрад не тратил время на то, чтобы сохранять возобновляемый ресурс. Вдобавок он по собственному опыту знал: воинам, остающимся в строю долгие годы, в конце концов захочется власти.

Несмотря на подобные методы, результатов Конрад добился неоспоримых. Кондотта прославилась особой беспощадностью и способностью одолевать намного более превосходящего по силам противника, исключительно за счет собственной жестокости. Воодушевленный такими успехами, Конрад даже передумал предлагать свое войско в наем. С чего, спрашивал он себя, земли должны принадлежать знати, хотя защищает эти земли кондотта? Денег уже было недостаточно. Конраду хотелось большей власти. Он готовился к тому, чтобы захватывать земли для себя самого.