Петра Хаммесфар - Сестра

Олаф постучал себя по лбу. «Миа, ты параноик. Если Роберт быстро не предпримет мер, я даю его браку, самое большее, несколько недель. Иза, во всяком случае, не будет этого долго терпеть, если я правильно ее понимаю».

Что мы от Изабель терпели, об этом он не спросил. Уже через три недели зашло настолько далеко, что она почти не появлялась за обедом. Предлогом, в большинстве случаев, ей служила стряпня фрау Шюр. Простая и сытная пища была ей не по вкусу. Под такой крышей, как наша, она, наверное, ожидала, самое меньшее, трехзвездочное обслуживание и омара каждый второй день. А если уж не омара, так, по крайней мере, пасту.

Неоднократно она пыталась вдохновить фрау Шюр средиземноморской кухней и осчастливила ее странными рецептами, вырезанными из каких-то журналов. «Ну, разве не лакомо это выглядит? Немного разнообразия не может повредить, как Вы считаете, фрау Шюр? Мы могли бы это вместе испробовать».

Фрау Шюр не хотела ничего пробовать. На эксперименты в кухне у нее не было времени. Изабель же, после того, как она неоднократно морщила носик, при виде простого жареного цыпленка или запеченных ребрышек, предпочитала перехватить что-нибудь по дороге.

Минимум дважды в неделю исчезала она уже до полудня. Роберту она рассказывала, что хочет навестить друзей. Обратно возвращалась она поздно вечером, часто уже только ночью.

Друзья! Детектив не заметил рядом с ней никаких друзей. У нее не было дружеских отношений даже с коллегами по работе, она была исключительно на Фехнере зафиксирована. Это было очевидно, что она с ним встречается. В то же самое время прекратились и долгие телефонные разговоры. В мае мы еще получили счет на несколько сотен марок, но с июня все снова вошло в привычные рамки. Это даже Олаф Вехтер заметил и решил, что друзья Изабель уехали в отпуск.

«Заблуждение», — сказала я. — «Они здесь, в городе. Теперь можно все лично обсудить».

Олаф только постучал себе, выразительно, по лбу. Роберт, также, ничего не хотел об этом знать. Притом, что я не надоедала ему постоянно, с моими подозрениями. Только время от времени я позволяла себе маленький намек. И каждый раз это означало: «Миа, попытайся, все же, ее понять. Почему она должна здесь сидеть? Ей же тут нечем заняться».

«Марлиз могла целый день чем-нибудь заниматься», — сказала я.

«Изабель не Марлиз», — возразил Роберт. — «Не трудно, также, понять, что она бунтует и старается не попадаться тебе на дороге, потому, что ты постоянно ее критикуешь».

«Не делаю я этого, вовсе», — не согласилась я. — «Я ее до сих пор ни единого раза не критиковала. Я только обратила ее внимание, что это платьишко, с которым она домой вернулась, и двадцати марок не стоит».

«У нее не такой вкус, как у тебя», — объяснил Роберт. — «Впервые в жизни она имеет достаточно денег в своем распоряжении, чтобы спонтанно исполнить какое-нибудь желание. И если она попадает, при этом, пальцем в небо, не вижу здесь проблемы».

«Я бы не видела проблемы, если б она ежедневно возвращалась домой с полным барахла, чемоданом», — сказала я. — «Но это не тот случай. Тут я себя спрашиваю, куда деваются деньги. Роберт, тебе же должно бросаться в глаза, что она не делает никаких покупок. Ты проверил хоть раз ее счет? На твоем месте я сделала бы это. При этом возможно, ты споткнешься о счета из отелей».

На это он мне больше ничего не ответил.

Роберт очень страдал от ее отношения, даже, если мне он не хотел в этом признаваться. Когда он чувствовал, что за ним никто не наблюдает, то часто выглядел подавленным и рассеянным. Семейную жизнь он представлял себе, несомненно, по-другому.

Пиль хотел меня убедить, что причина происходящего лежит во мне. До половины июня я слышала от него, что моя назойливая настойчивость на неверности Изабель, вынужденно должна убивать у Роберта хорошее настроение и лишать его уравновешенности. А поведение Изабель является только естественной реакцией на мою, открыто выставляемую напоказ, враждебность. Какая ерунда!

Я ничего открыто не выставляла перед Изабель напоказ и уж конечно, никакой враждебности. Мне было определенно не легко, обращаться с таким фруктом в белых перчатках. Когда она возвращалась со своих прогулок, я всегда дружелюбно осведомлялась, хорошо ли она провела время и чем она занималась. Я даже уговорила фрау Шюр попробовать приготовить «паеллу» и изменить график уборки, чтобы Изабель могла высыпаться и в обед, разок, кусочек по своему вкусу получить.

Только один единственный раз я попробовала воззвать к ее совести. Роберт был в отъезде, так что предоставлялась благоприятная возможность для объяснения. Я ухватила ее как раз, когда она уже стояла на пороге.