Дик Фрэнсис - Сокрушительный удар

– Конечно, – согласился я. – И мне еще надо поискать попону, которую сбросила моя лошадь. Хотя попона наверняка порвалась… На самом деле это плохо, что она потерялась: попона была светлая, а сама лошадь темно-гнедая, так что в попоне она в темноте была бы куда заметнее.

Софи задавила окурок, но не успели мы выйти, как телефон зазвонил снова.

– Привет, Джонас! – сказал веселый голос с американским акцентом. – Как твоя сделка?

– Которая? – уточнил я.

– Ну… Та, которую ты устроил для Керри. Знаешь, Керри Сэндерс.

– Знаю, конечно, – сказал я. – Только мне пришлось покупать ей другую лошадь. Она тебе не рассказывала?

– Не-а. Сказала только, что вы едете в Аскот покупать какую-то лошаденку с совершенно богомерзким именем.

Паули Текса. Я живо представил его себе: коротенький плотный человечек слегка за сорок, бурлящий энергией, духовной и телесной, и не стыдясь делающий деньги. Я встречался с ним всего несколько раз, и главное, что мне запомнилось, – это его способность молниеносно принимать решения. Общаясь с ним, ты все время чувствовал, будто тебя влечет неудержимый поток, и, только расставшись с ним, ты задавал себе вопрос, все ли его мгновенные решения безошибочны.

Он приехал в Англию на аукцион годовиков в Ньюмаркете. Паули Текса был не простым барышником – у себя в Штатах он ворочал большими деньгами и частенько выходил на мировую арену.

На прошлой неделе мы с ним вместе выпивали в Ньюмаркете в компании других барышников. Видимо, он запомнил меня по этой и другим случайным встречам, потому и посоветовал Керри Сэндерс обратиться ко мне.

Я рассказал ему, что произошло с Катафалком. Краем глаза я видел, что Софи слушает, недоверчиво приоткрыв рот. Паули Текса удивился меньше: он лучше знал мир, в котором мы оба жили, но это неприкрытое насилие возмутило даже его.

– Давление – да, – говорил он. – Пусть даже нечестными методами. Согласен. Но насилие?!

– Странно, что она тебе не сказала.

– Меня со вторника не было в городе. Только что вернулся из Ирландии. Наверно, она просто не могла меня найти.

– Ну, во всяком случае, ничего страшного, – сказал я. – Деньги за Катафалка к ней вернулись, и даже с прибылью, а я ей другую лошадь купил.

– Да, но я бы на твоем месте поднял шум.

– А-а, пусть этим миссис Сэндерс занимается!

– Мне как-то неловко, что я втравил тебя в такие неприятности.

– Ерунда, – сказал я.

– Но я рад, что тебе все же удалось устроить эту сделку.

Он сделал многозначительную паузу.

Я криво улыбнулся в телефон.

– Ты хочешь сказать, что я тебе должен процент за комиссию?

– Джонас, дружище, разве я у тебя что-то просил? – обиженно воскликнул Паули.

– Учусь, – вздохнул я. – Учусь.

– Два процента, – сказал он. – Чисто символически. Всего два процента, Джонас. Идет?

– Идет, – сказал я и снова вздохнул. Два процента – звучит действительно скромно, но это были две пятых моей оплаты. «Надо было запросить с Керри Сэндерс больше, чем пять процентов, – подумал я. – Дурак я!» Но пять процентов – это было честно.

Отказывать Паули не стоило. Оставшиеся три процента – это все же лучше, чем ничего, даже если считать шишку на голове, а портить с ним отношения ни к чему. Если Паули будет на моей стороне – это сулит хорошие перспективы. А если Паули настроится против меня, ничего хорошего это не сулит.

К тому времени, как я повесил трубку, Софи успела закрыть рот и вновь обрести свое обычное спокойствие. Она вскинула брови.

– Вот тебе и мирная деревенская жизнь!

– Главное – душевный покой, – ответил я.

На шоссе оранжевый «МГ» тащился за аварийкой на буксире, точно раздавленная игрушка. Софи с сожалением проводила его взглядом и подобрала погнувшийся диск с колеса, отвалившийся через несколько шагов.

– Я ее любила, эту машину, – сказала она.

Джип уже исчез. Когда аварийка скрылась из виду, все, что осталось от аварии, – это черные полосы на асфальте и печальная кучка разбитого стекла.

Софи зашвырнула диск в кювет, встряхнулась и сказала:

– Ну, пошли искать вашу попону.

Мы нашли ее неподалеку, на противоположной стороне шоссе, – она лежала мокрой кучей, полускрытой кустами. Я поднял ее, ожидая, что она будет вся изодрана – лошади обычно сбрасывают попону, когда наступают на волочащийся край и, испуганные неожиданным препятствием, раздирают ее, пытаясь освободиться. Лошадь, спокойно стоящая в деннике, попону почти никогда не сбрасывает, но удравшие лошади, бегающие по кустам, делают это довольно часто.