Том Харпер - Затерянный храм

— Тут ничего не разобрать. Совсем нет резкости.

— Угу, — ответил Рид, не слушая его.

Мьюр закурил.

— Итак, алфавит у вас есть. Что теперь?

— А? — Рид так и не поднимал взгляд. — Понимаете, это не обязательно алфавит. В общих чертах, есть три способа представить язык на бумаге. Самый точный — алфавитный. Каждая буква представляет один звук языка. Таким образом можно записать практически все, что вам придет в голову сказать. Потрясающе мощный и легко приспосабливаемый инструмент, но с исторической точки зрения это относительно недавнее изобретение.

— Насколько недавнее?

— В окончательном виде — примерно две с половиной тысячи лет назад. Придумали здесь, в Греции. Древнегреческий алфавит был первым в мире полностью фонетическим алфавитом. Некоторые считают, что это и стало ключом к небывалому расцвету культуры, последовавшему на протяжении четырех столетий. Предыдущие формы письма были грубыми, неудобными системами. Слова были пассивными преемниками, они годились только для фиксации событий и больше ни для чего. Греческий алфавит первым вышел за эти рамки, сделал письменное слово точной копией мыслей в вашей голове. Письмо перестало быть статичным и привязанным к прошлому и превратилось в чудесное орудие расширения сознания. Но все это пришло позднее. А сначала было два типа символов — идеографические и слоговые. Идеограммы, подобные древним египетским иероглифам или современным китайским, были символами, за которыми стояло слово или понятие. Это чисто графическое представление, в котором нет никакой фонетической связи между тем, что написано, и тем, что произносится. Набор слоговых символов, с другой стороны, разбивает язык на всевозможные комбинации гласных и согласных звуков и представляет каждую в виде символа. Например, в английском у вас был бы один символ для «ba», один для «be», один для «bi» и для «bo», для «bu», а потом для «са», «ce», «ci» и так далее до «zu». Современная японская азбука хирагана использует именно эту систему. — Рид не стал объяснять, откуда он знает про японский алфавит, — во всем мире лишь несколько человек были в курсе этой истории, и из них за этим столом сидел только он один.

Грант быстро посчитал в уме — пять гласных на двадцать одну согласную.

— У нас получится сто пять символов.

Рид заулыбался:

— В английском — да. Что, чисто случайно, не так далеко от того количества знаков, которые я определил в линейном письме Б. Их там девяносто три. Слишком мало, чтобы быть идеограммами, хотя, как мне кажется, для часто употребляемых слов все же должно быть несколько штук, и слишком много, чтобы быть простым фонетическим алфавитом.

— Потрясающе, — уныло заметил Мьюр. — Такими темпами года через три мы к чему-нибудь да придем.

— Но и это нам ничего особенного не даст, если у нас не будет второй половины этой проклятой таблички. — Джексон разделывал своего цыпленка с необыкновенно мрачным видом. — Если этот греческий придурок упер табличку, кто знает, что случилось с другой половиной?

— Пожалуй, я могу угадать, — произнес Рид.

Он оглядел стол, довольный тем, что вызвал такое явное недоверие.

— Вы что, Шерлок Холмс, что ли? — спросил Джексон.

— Я, знаете ли, всегда предпочитал считать себя Майкрофтом. [31] Брат Шерлока Холмса. (Прим. ред.)

Рид поднял сумку, которая лежала у его стула, и вытащил половину таблички. Она по-прежнему была завернута в ту же салфетку, что и вчера.

— Давайте начнем с того, что мы знаем. По словам вашего свинопаса, Бельциг нашел целую табличку. Один из его рабочих ее украл, и она каким-то образом попала к торговцу в Афинах. К тому времени, как Пембертон нашел ее в магазине, одна табличка превратилась в два фрагмента. Где-то на этом участке кто-то понял, что на табличке можно заработать больше денег, если разделить ее на две половины.

— И что же случилось со второй?

Рид положил фотографию на стол рядом с табличкой.

— Вы ничего не замечаете?

Грант, Джексон, Марина и Мьюр вытянули шеи. Фотография была нечеткой, к тому же проступающие контуры второго предмета мешали разглядеть изображение, и было очень трудно понять хоть что-нибудь.

— Это две разные таблички. — Рид помолчал, чтобы все осознали его слова. — На фотографии изображен не тот фрагмент, который мы нашли в святилище на Крите.

— Тогда как…

— Наверное, в лавке продавались оба фрагмента. Я понимаю, что все это мои допущения, но мне кажется, что у Пембертона денег хватало только на один. Он сфотографировал другой, но в его фотоаппарате кончилась пленка, и поэтому последний кадр был экспонирован два раза.