Задав свой глубокомысленный вопрос, он вплотную подошел к решетке.
— У меня пакет для Егора Рубина. Велено передать ему в руки. Он его ждет. Что будет, если не дождется? Я ведь и уйти могу.
— Оставь нам, мы передадим.
— Не пойдет. Мне нужна расписка в получении. Или вы действительно думаете, что меня интересуют ваши клумбы с розами? Вам я ничего не дам. Если десяток таких связать в один пучок, то вы не потянете на стоимость марки, наклеенной на конверте.
Охранники переглянулись.
— Ладно, Витек, позвони Большакову. Пусть решает.
Витек, громыхая коваными башмаками, направился в кирпичную будку размером с общественный сортир.
Степа тем временем не спускал глаз с наглеца, крутящего ключи на цепочке у ворот.
— Где-то я уже видел твою наглую рожу, и она мне не нравится.
— Согласен. Заберем свое заявление обратно и не пойдем под венец.
— Где-то я тебя видел?
— В Кремле. Я ходил на прием к Президенту, а ты стоял в карауле на лестнице. В комендантский полк вот таких и набирают, кто умеет ногами шлепать, а голову пользуют для ношения фуражки.
— Ты можешь пожалеть, парень!
— Укусишь? Цепь коротка.
— Пропусти его, Степа, — крикнул от будки напарник. — Пусть возьмет трубку. Большаков хочет задать ему пару вопросов.
Зазвенели ключи, заскрипели петли, и Журавлев оказался на территории. Теперь и укусить могли. Те еще церберы. Он чувствовал себя голым в клетке с хищниками.
К счастью, на куски его не разорвали, и он решил, что первый этап пройден успешно. По скалам взбираться не пришлось.
Будка изнутри светилась датчиками. Сигнализация на уровне. Витек размером со слона подал ему трубку.
В трубке послышался резкий фальцет, режущий слух.
— Какой еще конверт? Мне не оставляли никаких инструкций относительно специальной почты!
— А вы уверены, что перед вами обязаны отчитываться люди ранга вашего хозяина? Знаете обстановку в городе? Какие могут быть инструкции, когда все мы сидим на пороховой бочке! Ваше дело — принять и дать расписку, а не рассуждать.
— Ладно, ладно. Сейчас к вам выйдет человек. Передайте трубку Степану.
Журавлев вернул трубку охраннику.
Они поменялись местами, и Вадим вышел на свежий воздух.
— Тебе придется сдать свой шпалер, парень.
— Глазастый. Но каждый из нас охраняет свой участок.
— Вот именно. Ты на нашей территории, и здесь мы за все отвечаем. Будешь уходить, получишь свой ствол обратно.
Не имело смысла спорить. Журавлев сдал оружие.
— Серьезная машина.
— У вас тоже не пугачи.
По аллее к воротам шел еще один представитель славной когорты стражников мавзолеев.
— Идите за мной, — гаркнул он, приближаясь. Журавлев пошел — а что делать? Каша заварилась, воду замутил, а смысл? Чего он добился? Дурью мается и время теряет.
Двери дома из мореного дуба открыл стоявший на веранде костолом. В холле валяли дурака еще двое. Не клуб, а казарма. Однако нужны серьезные причины, чтобы кормить такую ораву бездельников.
— Идите наверх.
Сопровождающий пропустил посетителя вперед. Все правильно, согласно инструкции.
Лестница из белого мрамора, золоченые люстры с хрустальными подвесками, картины маринистов, ковровые дорожки на полированном паркете, шелк на окнах. Обстановка не казарменная.
Поднявшись наверх, они пошли по широкому коридору, по обеим сторонам которого располагались кабинеты с образцовыми именными табличками. Но ни одна из них не принадлежала Егору Рубину. Они свернули налево и дошли до конца. Бронзовая табличка на двери гласила: «Лазарь Большаков».
И о чем с ним разговаривать? Начинать надо с конвоира. Журавлев вел себя послушно и этим усыпил на мгновение бдительность сопровождающего. Тот сделал шаг вперед, поравнялся с гостем, поднял руку и сам постучал в дверь. Стук, стук, стук… Журавлев успел выхватить из его кобуры пистолет и сделать четвертый «стук» по затылку конвоира.
Достучались оба. Один завалился на пол, а другой вошел в кабинет. Второй этап выигран.
— Встать! Руки на затылок! К стене!
Журавлев подскочил к столу, выдернул из-за стола плюгавого мужичка, словно авторучку из колпачка, и швырнул на диван. Падал тот долго и шумно, снося по пути журнальный столик со стеклянной крышкой и кресло.
Мужичка напугали не пистолеты, а горячий кофе, которым он облил брюки. Больно же, горячо!
Худенький, низенький, в очках, с непропорционально большой головой и курчавой шевелюрой, как у периферийного скрипача.
Читать дальше