Билл Нэйпир - Икона и крест

— Кому об этом знать, сэр, кроме Всевышнего?

— Кого — кого? Ах да! Азы ты оставил далеко позади.

Такого сообразительного паренька мне встречать еще не доводилось. Однако тебе понадобится кое-что еще.

Учитель встал и неуверенной походкой направился к стоящему в углу черному сундуку. Меня не единожды разбирало любопытство, что же там внутри, но спросить я не отважился ни разу. И вот теперь Учитель поворачивал ключ в висячем замке и поднимал крышку.

— В помощь твоей сообразительности…

И Динвуди извлек черные кожаные ножны, из которых вытащил длинный, узкий, обоюдоострый кинжал. Я был изумлен! Он протянул мне оружие чуть ли не с благоговением.

— Моряки называют его „Береги яйца“. О том, где он бывал и что видел, тебе знать незачем. Закатай-ка рукав.

Я подчинился. Он пристегнул ножны к тыльной части моего предплечья.

— Такие рукояти встречаются не часто. Она вырезана из слонового бивня.

Меня куда больше интересовал сам клинок. Я потрогал его края и охнул от боли. Такие острые лезвия мне еще не попадались.

— Вложи его обратно в ножны. А теперь быстро вытащи — и постарайся не полоснуть по коже, как только что.

Я вытащил. Внутри ножен имелся выступ, который удерживал кинжал, но, чтобы вытащить его, достаточно было потянуть за рукоять.

— Еще.

Я повторил движение несколько раз. Теперь я выхватывал нож в мгновение ока.

— А теперь опусти рукав и повтори все сначала.

Я так и сделал. Учитель кивнул.

— Теперь еще раз, быстрее.

Я упражнялся до тех пор, пока не отточил движение до совершенства. Учитель был доволен.

— Он — твой друг. Больше никому не доверяй. Пользуйся им только при необходимости. Но если необходимость возникла, пускай его в ход неожиданно, со всей яростью и отвагой.

Я начал было благодарить Учителя, однако тот, не дав мне закончить, нетерпеливо махнул рукой.

— А вот еще один хороший друг.

Учитель достал из-под кровати жердь — где-то мне по плечо, с острым железным наконечником.

— На открытом воздухе ей будет лучше, чем под кроватью. У моряков это называется „абордажным копьем“. Умения особого здесь не требуется, но оружие от этого не становится менее действенным. Защититься от него нельзя. Смотри.

Он держал копье на уровне колена и вдруг сделал выпад, остановившись в дюйме от моего живота. Мой испуг его рассмешил. В красном свете горящего торфа влажные глаза Учителя блестели. Вид у него был вполне сатанинский.

— Если ты поразишь врага сюда, — и он опустил наконечник, указывая на мой пах, — его мучительная смерть будет длиться часы, а то и дни.

— Я не пожелал бы такого ни одному человеку, даже если он нехристь.

Учитель собрался было что-то ответить, но передумал. Вместо этого он откинул занавеску.

— Может быть, еще один друг. Последний.

Над разобранной постелью висела единственная полка с книгами. Он вытащил один из томов и с заметным смущением сунул ее мне в руки. Я опять хотел заговорить, но Динвуди взял меня за плечи и развернул к двери. В последнее мгновение он сказал:

— Я не могу дать тебе лучший совет, чем этот, Джеймс: не расставайся с оружием, держи язык за зубами и не сближайся с людьми сверх меры. А теперь иди, и да хранит тебя Бог, если только Он существует.

Я ушел, и голова моя кружилась — вместе с облаками надо мной. Не может быть, что мир за холмами так опасен, как предполагал мой хмельной преподаватель.

Динвуди был служителем Божьим, но какому именно Богу он служил — тут у меня возникли сомнения.

Утром я перебрался через спящего брата и тихонько спустился по лестнице. Из-за занавески, скрывающей нишу в стене, где спали родители, раздавался тяжелый храп. Пошевелилась одна из свиней. Сума моя была готова. Взяв ее, я услышал, как прошептали мое имя:

— Джеймс!

Сверху на меня смотрело бледное напряженное лицо брата. Я не знал, что ему сказать, и вместо этого только молча помахал. Мое сердце переполнилось печалью.

На улице было холодно и сыро. Я выбрался на дорогу, которой пользовались погонщики скота. Рядом журчал Туид. С темных холмов спускался туман. Дорога свернула к югу, прочь от дома, в котором я прожил всю свою жизнь.

Мили через полторы появилась кузница, окна которой были закрыты ставнями. Дом Фионы… Фионы с длинными черными волосами и радостной улыбкой.

Фионы, которая, останься я в долине, могла бы однажды выйти за меня замуж. Ей было пятнадцать, как и мне. В то мгновение воля почти покинула меня: я понимал, что, если пройду мимо, могу никогда не увидеть ее вновь. Но кузница осталась позади, хотя колени у меня дрожали, а сердце ныло.