Афанасий Егоров - Бой - баба

Длинные бугристые руки с ходу вцепились в горло очередного врага. Остановившийся взгляд, казалось, просто не замечал упершегося в грудь пистолета.

«Шестерка» беспомощно захрипел, не решаясь применить оружие. Пахан велел — стрелять только в крайнем случае. Если менты вдруг в доме окажутся.

Как бы ни был силен сумасшедший, но против обрушившейся с размаху на затылок рифленой рукоятки даже он не устоял. Это подскочивший сзади второй «шестерка» рубанул немилосердно, спасая бьющегося в агонии старшего братка.

Дальше дело у торпед пошло легче. Пока старший, кашляя и отплевываясь, держал под прицелом поспешно приводящую себя в порядок Александру; младший шустро обежал всю квартиру.

Завопил радостно, обнаружив на кухне связанного чечена:

— Ну, блин, песец! Глянь, Петруха! Муратку без нас упаковали. Прям как подарочек! Даже с бантиком!

С заткнутым в расшеперенный рот кляпом главарь наркодельцов мог только невразумительно мычать и бессмысленно таращить потерявшие поволоку агатовые глаза.

Одна-единственная мысль билась в мозгу сподвижника «героического» Басайки: «Лучше бы ментам попался. Те бы хоть жить оставили».

В разгромленную квартиру степенно и достойно вступил городской пахан. Прикрыл за собой аккуратно дверь, глянул с усмешечкой на растрепанную хозяйку.

Выслушал доклад довольных собой качков, тоном добродушного папаши выговор красавице сделал:

— Ну что, Саня, докроила? Не надо было тебе носик длинный повсюду совать. Не бабье это дело — с ворами тягаться.

Тупорылый, с квадратным носком, начищенный башмак авторитета коснулся воскового лица маньяка-убийцы:

— Во чудо! И этот, значит, туда же клеился. А говорили — не стоит у Толика. Врали, выходит.

И снова сжавшейся под свинцовым взглядом Александре:

— Ты, подруга, совсем взбесилась. Полгорода под подол затащила. Свербит у тебя там, что ли?

Артист великий пропал в воровском «смотрящем». Актер талантливый. Склонился он над еще одним распростертым телом, изобразил мастерски любознательного экскурсанта. Протянул почти с искренним удивлением:

— Это что за мать твою ити?

— Тот мужик, что от нас отбился, — неохотно признался один из «шестерок». Пнул с неожиданным остервенением валяющегося ничком обидчика:

— Мы ж тебе рассказывали, пахан.

— А с виду не скажешь, — опять засквозили отеческие нотки в рокочущем басе «положенца». — Ловкий бес. Кто ж его вырубил-то, гвардейца?

Глянул насмешливо авторитет на понурившихся торпед:

— Ясно море, что не вы. И Мурата, думаю, он повязал. Единственный в этом шалмане, достойный уважения.

Снова к женщине повернулся:

— Дура ты, Санька. Вышла б за этого ухаря замуж, мозги бы нам не полоскала. А то собрала одну шушеру, покою от тебя никому нет. Че там базарить: все бабы — дуры. Ни хрена тямы не хватает.

На кухне вор превратился в самого себя. Опасного, хищного, злорадно беспощадного.

Изогнул губы в волчьем оскале, доставая вороненый ствол с уже навернутым глушителем:

— Ну че, зверек отмороженный? Доигрался?! Круче всех себя мнил, дерьмо!

Выпущенная с двадцати сантиметров пуля пробила взмокший лоб чеченского террориста. Где-то за окном вспорола ночную тишину коротенькая автоматная очередь. Бухнул пистолетный выстрел.

Мгновенно преобразившийся «положенец» резко взмахнул рукой:

— Марш вниз! Гляньте, что там творится.

«Шестерки» дружно затопотали ногами, кидаясь наперегонки к лифту.

Оставшись один, воровской «смотрящий» снова вошел в роль. Теперь отвергнутого, но не смирившегося рокового воздыхателя. Театральным жестом вскинул на вытянутой руке пистолет, воскликнул с апломбом, как на сцене:

— Красивая ты баба, Александра. Жаль, не моя. Прощай!

Два выстрела слились в один. Поднявшийся по лестнице передовой омоновец действовал автоматически, на уровне подсознательного рефлекса.

Увидел метящегося в женщину массивного мужика и не раздумывая пулю в широкую спину всадил. Мазнул взглядом по переполненным ужасом пронзительно синим глазам — развернулся стремительно, готовый немедленно открыть огонь на поражение.

Катнулся с глухим стуком отброшенный в сторону дымящийся пистолет. Так и не поднявшийся с пола Виктор молча показывал пустые руки.

«Шестерок» повязали всех до единого. Жестко, без великосветских реверансов. С обычным мордобоем, вывернутыми до хруста руками и неизменно сложносочиненным матом.

Вляпались в облаву и трое чеченских боевиков. Прочие предпочли благоразумно ретироваться. Джигит на свободе всяко лучше арестованного. Даже если свобода куплена ценой братьев по джихаду.