Дин Кунц - Краем глаза

Четвертак поблескивал серебром. Под шеей патриота значилась дата чеканки монеты: 1965. По чистому совпадению, год смерти Наоми. Год встречи с Каином. Год, когда все и началось.

Когда Пол пытался заставить четвертак скользить по костяшкам пальцев, он обычно проделывал это на диване или в кресле, всегда в комнате, на полу которой лежал ковер, потому что, падая на твердую поверхность, монета звенела, отскакивала, и приходилось подниматься, чтобы взять ее в руки.

Из ящика буфета Том достал нож. С самым большим и острым лезвием.

Револьвер он оставил наверху, в ночном столике.

Отдавая себе отчет, что переигрывает, Том тем не менее покинул кухню как коп, а не священник: пригнувшись, выставив вперед нож, быстро миновав порог.

Из кухни в столовую, потом в коридор, спиной к стене, двигаясь быстро, наконец в холл. Там остановился, прислушался.

Том был в доме один. Следовательно, никаких звуков раздаваться не могло. Ганна Рей, домоправительница, не приходила раньше десяти часов.

И ему действительно ответила полная тишина. Дом словно замер, до Тома не долетало ни звука.

Поиски Каина отошли на второй план. Первым делом следовало добраться до револьвера. А уж вооружившись им, выходить на охоту. Найти Каина, обследуя комнату за комнатой. Найти, если он был здесь. И если он не начал охоту первым.

Том Ванадий поднялся по ступеням.

Дядя Джейкоб — повар, нянька и исследователь гибели людей в бушующих потоках воды, убрал со стола и вымыл посуду, пока Барти терпеливо выдерживал разговор ни о чем с Пикси Ли и мисс Велвита Чиз, имя которой не являлось почетным титулом, присуждаемым победительнице конкурса красоты, организованного компанией «Крафт фудс», как он поначалу думал. Согласно мнению Ангел, она приходилась «хорошей» сестрой отвратительному лживому сырному человеку из телевизионных рекламных роликов.

Протерев тарелки и поставив их на полки, Джейкоб удалился в гостиную и сел в кресло, чтобы, забыв обо всем, даже о сандвичах для ленча, с головой уйти в книгу о прорывах дамб, пока Барти и Ангел не вытащили бы его с затопленных улиц какого-то города, на горе его жителям оказавшегося на пути бурного потока.

Закончив беседу с куклами, Барти и Ангел поднялись наверх, в его комнату, где их молчаливо ждала говорящая книга. Вооруженная цветными карандашами и альбомом для рисования, Ангел забралась на диван у окна. Барти сел на кровать и включил магнитофон, стоявший на ночном столике.

Слова Роберта Льюиса Стивенсона, с выражением прочитанные, выливались из другого времени и места в комнату Барти с той же легкостью, с какой лимонад выливается из бутылки в стакан.

Часом позже Барти решил, что хочет газировки, выключил магнитофон и спросил Ангел, не хочет ли она чего-нибудь попить.

— Апельсиновой газировки, — ответила девочка. — Я принесу.

Иногда Барти очень уж яростно отстаивал свою независимость, Агнес говорила ему об этом, вот и теперь он резко осадил Ангел:

— Я не хочу, чтобы меня обслуживали. Я не беспомощный, знаешь ли. И газировку могу принести сам. — Подойдя к двери, он уже пожалел о резкости своего тона и повернулся к тому месту, где стоял диван. — Ангел?

— Что?

— Извини. Я грубый.

— Я знаю.

— Я сейчас тебе нагрубил.

— Не только сейчас.

— А когда еще?

— С мисс Пикси и мисс Велвитой.

— Извини и за это.

— Хорошо.

Когда Барти переступал порог, выходя в коридор, мисс Пикси пропищала вслед:

— Ты хороший, Барти. Он вздохнул.

— ТЫ ХОТЕЛ БЫ БЫТЬ МОИМ БОЙФРЕНДОМ? — спросила мисс Велвита, ранее не питавшая к нему романтических чувств.

— Я об этом подумаю, — ответил Барти.

Размеренно шагая по коридору, он держался дальней от лестницы стены.

В голове он носил план дома более точный, чем тот, что был вычерчен архитектором. Он знал все расстояния с точностью до дюйма и каждый месяц вносил поправки в длину шага и прочие расчеты, учитывающие его постоянный рост. Число шагов, каждый поворот, особенности пола накрепко впечатались в память. Поход за газировкой превращался в сложную математическую задачу, но он обладал потрясающими математическими способностями, поэтому по дому передвигался с той же легкостью, что и зрячий.

Он не полагался на звуки, не рассчитывал, что они укажут дорогу, но иногда они служили ему маркерами. На двенадцатом шаге под ковром, как всегда, едва слышно скрипнула половица, подсказав, что до лестницы еще семнадцать шагов. И без скрипа он совершенно точно знал, где находится, но этот звук вселял дополнительную уверенность.