Филипп Делелис - Последняя кантата

Я говорил им о Творчестве, которое тоже было внушено Богом. Образ может быть непохожим, лишь бы он стремился к божественной красоте. Но они, осуждающие любой образ и с подозрением относящиеся к музыке, ничего не слушали.

Я говорил о красоте таинств и силе причастия, которые открывались благодаря вере. Но они угрожали мне и требовали «римские кантаты». Измученный, я показал им шкаф, где прятал кантаты в ожидании дня, когда ситуация изменится и я смогу обнародовать их. Они ринулись к этому шкафу, схватили в охапки сто хранившихся там кантат, которые стоили мне многих часов работы. Проклиная меня, они потащили их вон из дома.

Я не пытался остановить их. Да и разве сумел бы? Я говорил себе, что должен простить их, но не мог. Я вышел вслед за ними и увидел все свои кантаты сваленными в одну кучу во дворе около колодца. Они даже обложили их поленьями, чтобы ветер не разнес листы.

Я не знаю, кто принес огонь. Но он неожиданно появился на конце очень длинного шеста. Они все дружно с облегчением вздохнули.

И сразу все воспламенилось. Я закрыл глаза, думая об этой музыке, которая осталась теперь уже только в моей памяти. Для Бога и для меня.

Пламя сожрало все меньше чем за одну минуту. Несколько обгоревших партитур вывалились из костра, но советники, зорко следившие за тем, чтобы все сгорело дотла, быстро водворили их обратно. Одна страница улетела, унесенная длинным языком их позорного пламени, зацепилась за кронштейн колокола и там дотлела.

Я закрыл глаза. Все было кончено. Советники удалялись, не сказав мне ни слова, словно ничего не случилось. Все произошло быстро и в молчании. Никто из обитателей соседних домов, что стояли на площади, не проснулся, да и сам я спрашивал себя, не сон ли все это.

Угрожающий голос советника Гёсснера вернул меня к действительности. Он говорил мне, что я должен все забыть, отречься. Или по крайней мере скрывать свою ересь, если не хочу, чтобы моя семья умерла от голода. Они достаточно сильны, чтобы помешать мне найти работу в других немецких городах. Они запрещают мне любое общение с католической церковью.

В то время как он неистовствовал и говорил мне об условиях моей дальнейшей жизни, я думал о кантате, которую закончил накануне и еще не положил вместе с остальными. А Гёсснер все говорил, но я его больше не слушал. Она там, наверху, в моей рабочей комнате. Я старался не смотреть на окна своей квартиры при школе Святого Фомы, но все мои мысли были обращены к этой партитуре, последнему свидетельству моего вступления на службу церкви Единой, Святой Католической и Апостольской.

Вернувшись в рабочую комнату, я нашел партитуру на месте. Теперь я могу представить ее миру как доказательство своей веры. Господь по милости своей пожелал, чтобы она называлась «Una Sancta Ecelesia». В ожидании, когда я обрету свободу, я надежно спрячу ее вместе с этой моей исповедью и сделаю так, что, если время, когда ее можно будет обнародовать, не придет до моей смерти, все смогли бы когда-нибудь услышать мою последнюю кантату.

Лейпциг, 30 мая 1729 года

Истина и вероятность

Я особенно благодарен Тьерри Эскайшу, композитору и профессору Парижской высшей национальной консерватории музыки и танца, который охотно согласился перечитать рукопись, внести некоторые поправки и простить оставшиеся неточности, необходимые для интриги романа.

Мать одного моего немецкого друга, прочтя роман, справилась по словарю о религиозной принадлежности Баха. Чтобы избавить читателя от дальнейших поисков и удовлетворить его возможный исторический и музыкальный интерес, скажем, что он найдет здесь и истину… и вероятность.

1. «Музыкальное приношение»: история написания и последователи

Обстоятельства, при которых Фридрих II продиктовал Баху 7 мая 1747 года в Потсдаме тему, были описаны в статье в газете «Берлинские вести» от 11 мая 1747 года и в письме Ван Свитена принцу Кауницу в Вену от 22 мая 1774 года, рассказывающем о воспоминаниях Фридриха II об Иоганне Себастьяне. Все биографы Баха подтверждают это. А также то, в каких условиях работал Бах в Лейпциге, о пересылке «Приношения» по частям и о посвящении, датированном 7 июля 1747 года.

Марсель Битш, однако, обращает внимание на предшествующие теме «Приношения» фуги в «Интродукции» на два голоса ре-минор (1719 год), в «Хорошо темперированном клавире» I (фуги соль-минор и ля-минор (1722 год) и II (фуга ля-минор, 1742 год). Таким образом, остается неясным, какова доля участия в разработке королевской темы в 1747 году Фридриха II и какова — Иоганна Себастьяна.