Филипп Делелис - Последняя кантата

Король с улыбкой взял Баха под локоть и бережно провел в глубь гостиной.

— Ваш сын многое рассказал мне о вас и открыл для меня вашу музыку. Иными словами, он открыл для меня музыку. До вас были просто ноты, а с вами — музыка. И это — немецкая музыка!

— Ваши слова — слишком большая честь для меня, ваше величество. И до меня были прекрасные музыканты, и после будут еще более талантливые.

— Нет, это вы слишком скромны: я уверен в суде истории, мэтр Бах… Пойдемте со мной, я покажу вам несколько интересных инструментов.

Фридрих Великий сделал знак Иоганну Себастьяну следовать за ним, и они прошли в смежные покои, где стояли два фортепьяно.

— Что вы думаете об этих клавирах, господин Бах? — спросил король.

Иоганн Себастьян приблизился к первому и увидел знакомую табличку: Готфрид Зильберман. Он улыбнулся. В свое время у него был долгий спор с этим органным мастером из Фрейберга относительно его способа усовершенствования изобретения Кристофори. [18] Кристофори, Бартоломео (1655–1735) — итальянский мастер музыкальных инструментов. Изобрел фортепьяно с ударной (молоточковой) механикой, впоследствии усовершенствованное Г. Зильберманом (1683–1753). А именно — по поводу способа настраивать инструмент, чтобы можно было правильно играть во всех тональностях. Первые инструменты Зильбермана не были совершенными на высоких звуках, и их туше было недостаточно гибким. А главное, их аккорд, или «темперация», не позволял достигать абсолютно точных модуляций. Зильберман сначала принял замечания Баха довольно скептически, но постепенно согласился с ним настолько, что его последние фортепьяно почти полностью отвечали требованиям лейпцигского кантора.

Иоганн Себастьян попробовал интервал соль-бемоль — ре-бемоль в высоком ряду клавира и недовольно поморщился.

— Он бьет выше себя самого, [19] По выражению того времени: интервал больше, чем должен был бы быть. — Примеч. авт. — сказал он государю, отходя от инструмента.

Таким образом Бах проверил все фортепьяно, находящиеся во дворце, около нескольких он задерживался. Придворные издали созерцали странный обход старого кантора, который даже не успел сменить дорожное платье, и молодого короля, внимающего объяснениям мэтра. Фридрихом II было куплено около пятнадцати инструментов Зильбермана. Бах пришел к выводу, что клавир, на котором король играл, когда он вошел, лучший.

— А вы знаете, ваше величество, что есть много клавесинов, более приемлемых, чем фортепьяно. Это тоже неплохой инструмент, но вряд ли у него есть будущее…

— Ах, мэтр Бах, к чему такая суровая оценка? И не вам, человеку, совершившему революционный переворот в музыке, убеждать меня, что только прогресс движет миром. Или по меньшей мере придает ему небольшое движение вперед… Что вы скажете о теме для фуги, которую я играл, когда вы вошли?

— Очень красивая, очень интересная, ее можно хорошо разработать. Правда, есть один курьез в пятой ноте, он, пожалуй, немного смущает… Кто сочинил эту тему?

— Я.

— Мой сын в таком случае не ошибся, превознося ваши музыкальные таланты, ваше величество. Вы используете превосходную тональность ут-минор [20] Ут — старинное наименование поты до. настолько тонко…

— Благодарю вас, но, к сожалению, я могу только наметить тему…

С уверенностью, которую давали ему власть и молодость, король взял Иоганна Себастьяна за руки и улыбнулся ему.

— Мэтр, я хотел бы, чтобы вы разработали для меня эту фугу…

И, не дожидаясь ответа, он подвел старого кантора к фортепьяно и попросил его сесть за клавир. Бах сосредоточился и приступил к королевской теме. В несколько тактов он с легкостью разработал трехголосную фугу. Было совершенно очевидно, что для старого мэтра это было просто школьным экзерсисом. Восхищенный король расположился в кресле.

Но Бах не ограничился этим. Тема нравилась ему. Он модулировал ее на терцию и ввел четвертый голос. Потом, разделив три первоначальных голоса, он создал иллюзию шестиголосной фуги. И под его пальцами звучало уже не фортепьяно, а целый оркестр. Иоганн Себастьян достиг апогея в своем искусстве. Никогда еще музыкальные фразы не сплетались так тесно, они, словно не завися от главной темы, беспрестанно скрещивались и расходились…

Наконец Иоганн Себастьян закончил свою импровизацию, и последний безупречный аккорд ут-минор еще долго звучал в королевских покоях. И они вдруг показались совсем маленькими, слишком маленькими, чтобы вместить такую великую музыку.