Филипп Делелис - Последняя кантата

Последние слова Вагнер почти прокричал. Густав был ошеломлен: к чему он клонит? Почему такая экзальтация? Мэтр, заложив руки за спину и опустив голову, прошелся по гостиной. Он бормотал что-то невнятное, потом на ходу и словно бы самому себе сказал:

— Слышали бы вы, как здесь, в этой гостиной, пел Бец! Мой лучший Вотан! [49] Вотан — верховный бог в опере Вагнера «Кольцо нибелунга». Да, мой лучший Вотан!

Внезапно он остановился и протянул к Малеру руки, показывая ладони:

— Взгляните, взгляните на эти ладони! Мне сказали, что это просто признаки начинающейся экземы, но я-то прекрасно знаю, что это начало гниения…

Он опустился в глубокое кресло. Густав не знал, как себя вести. Вагнер не играл комедию масок. Это было невозможно. Он действительно страдал… Потом мэтр встал, подошел к Густаву и сжал его руки своими толстыми узловатыми пальцами.

— Помните то, что я сейчас сыграл вам. Помните эту музыку! — сказал он восторженным тоном, какой обычно принимал, говоря о немецкой музыке.

— Да, я буду ее помнить, — ответил Малер, — я уже знал ее, и я…

— Нет, нет… — оборвал его старый композитор, — не думайте, что, если вы принадлежите к Венскому вагнеровскому обществу, вы можете «знать» эту музыку. Не употребляйте таких самодовольных слов! Я выбрал вас, потому что Брукнер [50] Брукнер, Антон (1824–1896) — австрийский композитор, органист, педагог. и Брамс рассказали мне о вас много хорошего, и я чувствую, что вы будете еще более великий, чем они…

— Брамс? Но… недавно он отказал мне в Бетховенской премии за мою кантату и…

— Нет! Нет! О чем вы говорите? О медалях? О денежном вознаграждении? Вы уже не ребенок, чтобы ждать конфетку! Как собачка стоять на задних лапах! Уж если вы хотите знать все, то Брамс присудил бы вам эту премию, но воспротивился Ганслик, [51] Ганслик, Эдуард (1825–1904) — австрийский музыковед. и хватит об этом! Все это пустяки!

Вагнер отпустил руки молодого человека и принялся снова не спеша прохаживаться по огромной гостиной. Наконец он остановился у одного из окон и посмотрел в сад, но, казалось, его глаза ничего там не видели.

— Я скоро умру, Густав. Знаю, я скоро умру. Это идиоты врачи думают, будто я не слышу, когда они шепотом говорят о моем сердце. Я замечаю сострадание в их тоне, когда они обращаются к моей жене! Я скоро умру.

Вагнер красноречиво замолчал.

— Опера «Парсифаль» будет моим последним сочинением. Кончаю ее репетиции и уезжаю в Палермо. Рубинштейн уверяет меня, что климат Сицилии несравненен. Почему бы не поехать? Надо закончить «Парсифаль», потом поприветствовать публику — и все.

Он снова замолчал и шумно вздохнул.

— Но вы, вы будете не только этой публикой. Я пригласил вас приехать, чтобы поговорить с вами не о «Парсифале», а о «Тристане». Потому что вы видите, «тема взгляда» — вечная тема. Она идет к нам от того, кто сделал немецкую музыку главенствующей. От великого Баха! Я веду ее от Бетховена, как сам он вел ее от Моцарта. И я передам ее вам, вам, Малер, потому что она хранит в себе тайну. Нашу тайну, которую вам предстоит упрочить.

Париж, наши дни

Отставляя чашку кофе, Летисия с живостью возразила:

— Нет, Паскаль, вы не имеете права утверждать, что рассказ убивает слово. Ваша любовь к парадоксам погубит вас…

Летисия приняла приглашение Паскаля де Лиссака пообедать с ним в маленьком ресторанчике на улице Дё-Пон на острове Сен-Луи, куда она отправилась вскоре после ухода из института. Паскаль решил, что кухня должна быть без претензий, как бы домашняя. Обед был замечательный, и Летисия не устояла перед обаянием Паскаля. Она всячески сопротивлялась этому, боясь, что влюбится раньше, чем подадут кофе. В свое время она рассказала о молодом человеке отцу («Не торопись, девочка…») и матери («Испытай его, дорогая, а потом увидишь…»), но собранные таким образом мнения, естественно, не принесли ей никакой пользы. К счастью, за десертом возникла спорная тема, что помогло ей сконцентрировать внимание на тезисе, который она защищала: описание места действия и второстепенные детали в романе необходимы.

— Полно, Летисия, вы не можете всерьез считать, что картины, которые украшают гостиные Июльской монархии в «Воспитании чувств», [52] Действие этого романа Гюстава Флобера происходит в годы Июльской монархии (1838–1848). необходимы для понимания жалкой судьбы Фредерика Моро?