Питер Джеймс - В плену снов

Сэм поморщилась от боли в пальце. Из-за одного крошечного пореза? Потом она опять поморщилась от внезапной резкой боли, но теперь уже в голове. Боль опускалась по шее, вниз, до самого живота, словно ее вскрывали ножом для нарезки филе. Непонятно, что это. Она не могла понять, что с нею. Абсолютно не понимала.

Она надела жакет и юбку в стиле Гальяно. Одежда для боя. «Мода», – подумала она. Мода – штука загадочная. Только приноровишься к ней, как она меняется. Сэм вытащила сногсшибательный платок в духе Корнелии Джеймс и задрапировала им свои плечи.

Вот так-то получше. Отлично. Потрясающе.

Затем она достала из ящика комода носовой платок, маленький белый платок с французской кружевной каймой и своими инициалами «СК», вышитыми синими нитками в углу, положила его в свою сумочку. Она с усилием провела гребнем по волосам, посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась, довольная результатом.

– Блеск! – сказала она. – Отпад!

Хлопнула в ладоши и вышла из ванной, удивляясь, почему вдруг именно эти слова пришли ей в голову.

«Нет, тебе никогда не избавиться от этого», – произнес чей-то голос с сильным американским акцентом.

Она услышала, как хихикает Ники. Раздалось несколько взрывов.

«Нет, не в этот раз, Бэтмен».

ОТПАД! ЗАВАЛ! БАХ! ТРАХ! БЛЕСК!

– Ну, это мы еще посмотрим.

Ники и Хэлен сидели за столом и смотрели телевизор. Ложка Ники застыла в воздухе, и молоко струйкой стекало вниз, на манжет его рубашки. Хэлен, завороженная фильмом, не замечала этого, и Сэм почувствовала вспышку раздражения. Она схватила ложку и вытерла молочный поток кухонным полотенцем. Хэлен вскочила:

– Извините, миссис Кэртис… я…

– Да все нормально, – сказала Сэм слегка прохладно, возвращая Ники его ложку.

Потом выключила телевизор.

– Ну-у-у! – воскликнул Ники.

Хелен снова села, покраснев.

– Хэлен, Ники чересчур много смотрит телевизор. Пусть не смотрит, хотя бы пока ест.

Она улыбнулась Хэлен, понимая, что говорила злым тоном, и пытаясь сгладить свою резкость.

– Извините, – снова засмущалась Хэлен.

Сэм села за стол и налила себе немного апельсинового сока. Ники угрюмо наблюдал за ней.

– Ну, что предстоит сегодня в школе, тигренок?

Тот рекламный плакат «Эссо» по-прежнему работал на Ники. Когда ему было четыре года, он был тигренком. Бегал на четвереньках, набрасывался на всех, прятался в стенных шкафах, высовывая оттуда напоказ тигриный хвост. «Тигр здесь! Тигр здесь!»

Он вытянул руку, ухватил пакет со сладкими овсяными хлопьями и небрежно вывалил себе в чашку вторую порцию, рассыпав вокруг хлопья. И, не налив в них ни капли молока, стал засовывать овсянку в рот.

– Ты на это рассердился с самого утра? – спросила Сэм.

– Я спал не очень хорошо.

– Ну, мама сегодня тоже устала.

Да уж, ничего не скажешь, мама чувствовала себя дерьмово.

– Вы шумели, – упрекнул Ники.

– Мы что, не давали тебе уснуть? Ну, извини.

Он запихнул в себя еще овсянки и жевал с открытым ртом.

– А я-то думала, что ты тигренок, а не верблюд.

Он закрыл рот и продолжал жевать, а потом набрал полный рот сока.

– Бэтмен, – сказал он. – Хочу Бэтмена.

– Слишком много смотреть телевизор вредно для тебя.

– Это же вы делаете передачи.

– Только рекламу.

– Противные они, ваши рекламы. Вы вот сделали рекламу новой овсянки. Жуткая гадость. Запах как у собачьих какашек.

– А откуда ты знаешь, как пахнут собачьи какашки?

– Они пахнут отвратительно.

Сэм перехватила взгляд Хэлен. Та смотрела на нее робко, как ученик на учителя. Сэм допила сок и глянула на часы. Четверть девятого.

– Я опаздываю, мне пора.

Она прошла в гостиную, чтобы включить автоответчик, и внимательно осмотрела огромную комнату с легким чувством ужаса. Большой обеденный стол до сих пор не убран и весь заставлен кофейными чашечками, недопитыми рюмками, переполненными пепельницами, масленками, повсюду разбросанные салфетки. У двух полупустых бутылок с водой «Перрье» куда-то подевались крышечки. Сэм подошла поближе и поискала вокруг. Наткнулась на пробку от графина с портвейном и воткнула ее на место. В открытой солонке блеснул осколочек стекла. Сэм с опаской посмотрела на светильник. Зазубренный осколок по-прежнему торчал из патрона. Остальные лампочки целы и даже все еще горели. Она подошла к стене и выключила их.

Комната наполнилась мутным, серым светом, в воздухе висел тяжелый запах застоявшегося дыма вперемежку с винными парами. Казалось, этот серый мутный свет, как влага, пропитывал ее кожу и, задержись она здесь еще минуту, одежда и волосы навечно пропахнут сигарным дымом. Сэм еще раз окинула взглядом гостиную. Посмотрела на стол-бюро Ричарда с выдвигающейся крышкой, на стоящий рядом компьютер, на роскошное пианино со старинным набором для курения опиума на крышке. На два дивана в дальнем конце комнаты, у телевизора. В газовом камине подрагивало красноватое пламя – искусная имитация горящих дров. Голые кирпичные стены украшали геральдические щиты и тяжелые средневековые мечи. В глаза бросился огромный медный ковш для разливки плавящегося золота. Ричард купил его, когда сносили королевский монетный двор. Вещи Ричарда, реликвии его проклятого семейного прошлого, портреты умерших предков, свитки с толстыми красными печатями… Голый кирпич и дуб. Квартира мужчины. Так было всегда, и так будет. За окном проревел вертолет, мимо пронеслась темная тень.