Александр Молчанов - Газетчик

— Она его старше на год. Он учится в десятом. Она в одиннадцатом. Она занималась с ним английским языком на дому. Репетиторствовала.

— Как долго?

— Этого я не знаю.

— Узнай.

— Так точно. Тетка ее сказала, что у нее была лучшая подруга, Аня Трубникова. Я с ней встретился, с этой Аней. — Пшеницын сделал паузу, переводя дыхание. — И тут выяснилась интересная штука. Аня не была подругой Нины. Они никуда не ходили вместе и почти не общались в школе. А тетка уверяла, что они постоянно тусили вдвоем.

— Обманывала тетку?

— Да. Аня считает, что у Нины был роман с Алексеем. И именно с ним она встречалась, когда говорила тетке, что идет куда-то с Аней.

— А зачем ей обманывать, если они и так могли встречаться, чтобы заниматься английским?

— Это вопрос. Но, видимо, английских встреч им было недостаточно. Подростки, гормоны — все дела.

Соловьев вздохнул и впервые обернулся и посмотрел на Пшеницына.

— Ты их как будто одобряешь.

— А за что их осуждать? — с каким-то даже вызовом сказал Пшеницын. — Может, это любовь.

— Какая любовь может быть в четырнадцать лет?

— Геннадий Сергеевич, сколько, по-вашему, было Ромео и Джульетте?

— И чем закончилась их любовь? Тьму народа поубивали и сами умерли. Удачный ты пример выбрал, Павлик, ничего не скажешь. Нет уж, я считаю так: пока школу не окончили и паспорта не получили — никакой любви. А еще лучше — подождать, пока мужик из армии вернется. Чтобы не вводить девушку в соблазн.

Пшеницын промолчал.

— Ты уже поговорил с Зуевым?

— Пока нет, вот решил сначала вам доложить.

— Нужно поговорить.

— Я знаю. Думаете, он может знать, где Нина?

— Посмотри на то, как парень будет себя вести. Как будет реагировать на эти вопросы.

— Могу прямо сейчас к нему сходить.

— Не надо. Сейчас уже поздно. Если парень что-то знает, пусть понервничает. Пусть ночь не поспит. Пусть ждет вашего завтрашнего разговора. И когда будешь с ним говорить — смотри в оба.

— Понял. А откуда он узнает, что я к нему завтра приду?

— Павлик, ты где живешь? Ты думаешь, о том, что ты с Трубниковой сегодня говорил в спортзале, знаете только она да ты?

— А при чем спортзал, я не понял.

— Спортзал ни при чем. А только весь поселок знает, что ты среди бела дня пришел в школу, вывел ученицу в спортзал и два часа там с ней разговаривал.

— Не два часа, а пять минут.

— Не важно. Важно то, что все теперь гадают, что именно она там тебе рассказала. Строят версии. Предположения. Зуев, если у него что-то было с Ниной, понимает, что к нему придут к следующему.

— А если он какие-нибудь вещдоки спрячет?

— Пусть прячет. Если человеку есть что скрывать, если у него стресс, значит, тем больше вероятность, что он ошибется.

— Вы думаете, это он Нину?..

— Я ничего не думаю, Павлик. А только мой опыт подсказывает, что в жизни может быть что угодно. Просто вот что угодно. Это от волка ты всегда можешь ожидать только одного — что он вцепится тебе в горло. А от человека никогда не знаешь, чего ожидать. У каждого свои тайны. И у каждого свои поступки, которые он хотел бы скрыть от окружающих. Понимаешь?

Соловьев снова посмотрел на Пшеницына и задержал на нем взгляд. Пшеницын молча выдержал этот взгляд и постарался сделать самое глупое выражение лица, какое только мог изобразить.

Соловьев явно что-то знал о Пшеницыне. Может быть, намекал на его отношения с Трубниковой? Неужели знает? Или догадывается. А может, просто проверял на вшивость. Так или иначе, Пшеницын не собирался валиться перед ним на колени и каяться во всех грехах.

— Ладно. Зайду завтра к Зуеву в школу. Надеюсь, спортзал будет свободен.

— Нет уж. Хватит с тебя спортзала. Мне Людмила Ивановна два раза звонила. Ты у них там навел шороху. Давай дальше действовать тихо. Сходи к Зуевым с утра, перед школой. Часиков в восемь. Так, чтобы всю семью за завтраком застать. И поговори сначала со всей семьей, потом с парнем отдельно. Заодно аккуратно осмотри его комнату. Мало ли, заметишь что-то необычное. Что-то пропало. Или что-то новое появилось.

— Хорошо.

Пока они говорили, Соловьев почти закончил забор. Ряд новеньких реек сиял в стремительно сгущающихся сумерках.

В это утро Людмила Ивановна Пергамент пришла в школу первой. Не имея для этого никаких причин, она находилась в холле на первом этаже. Несколько раз подошла к расписанию, осмотрела остальные стенды. В одной руке у нее был большой черный планшет, к которому был пришпилен белый лист бумаги. В другой она держала карандаш. Школьники входили, здоровались с ней и поворачивали налево, в гардероб. На нее оглядывались, но она не обращала на это никакого внимания. Она решила пока не рассказывать никому о том, что знала. Она сделает все сама.