Полина Дашкова - Приз

Факт его встречи с двумя саудовцами, зафиксированный на видео, был для него двойным приговором. Если бы ему удалось сбежать от полиции, его бы нашли и убили свои. Он их подставил. Предал. Пусть случайно, неумышленно. Товарищи из «Врила» не стали бы слушать оправданий.

Рики не мог не понимать этого.

Оригинал записи переговоров в арабской кофейне Кумарин отдал сотрудникам Интерпола. Копию они с Григорьевым просмотрели дважды, прослушали запись своего разговора с Рики в ресторане. Кумарин совсем скис.

— А вы ожидали, что он сразу назовет страну и имя? — спросил Григорьев, глядя на своего шефа с состраданием и чувствуя себя не лучше, чем он.

— Я не ожидал, что он сразу выпрыгнет с балкона.

— Ну, что теперь делать? Кто мог такое представить?: — Мы нарочно выбрали этот ресторан, решили, что скалы надежней любой охраны. Вы говорили: охрану он заметит и спокойного разговора не получится Вот вам и спокойный разговор! Мы с вами все провалили, понимаете?

— Невозможно все время выигрывать. Иногда случаются провалы.

— Но не такие глупые провалы! Этот мальчик-девочка был у нас в руках. Когда вы познакомили меня с ним, я решил: он сразу потечет, захнычет, станет торговаться.

— Да, мне тоже так казалось.

— Вот именно что — казалось! Вы имели право на ошибку. Я — нет. Я знал, что такое «Врил». Я обязан был просчитать все варианты. Мы, два старых самонадеянных идиота, возомнили себя гениями разведки и все провалили Теперь у нас нет и не будет прямых доказательств, что именно Приз связывался через немецких неонацистов со спонсорами террористов. Как были размытые подозрения, так и остались. Мало ли в России политиков и чиновников, готовых взять деньги у кого угодно? Да и где сказано, что речь идет именно о России?

— Погодите, Всеволод Сергеевич, а саудовцы? Их арестуют. Они заговорят. И потом, можно отследить по банковскому счету.

— Не надо. — Кумарин раздраженно поморщился, — не факт, что саудовцы заговорят, они могут долго нудно торговаться, выдавать информацию мелкими порциями, и когда дойдет очередь до Приза, неизвестно. Если вообще дойдет. Сейчас, знаете, довольно часто посредники такого уровня, как эти саудовцы, погибают в тюрьме от разных неожиданных хворей, не успевая раскрыть рта. Что касается денег — это почти безнадежно. Никаких денежных операций саудовцы пока не производили. Мы с вами придумали этот блеф для Рики. Вы, надеюсь, понимаете, что сразу после переговоров никто не побежит в банк. Им достаточно просто сообщить номер счета кому-то другому, и сделать это они могут легко и незаметно, даже при интерполовской наружке.

— Рики звонил кому-то, сообщал о результатах переговоров, — вспомнил Григорьев, — можно проверить через телефонные компании.

— Уже проверили, — покачал головой Кумарин, — он звонил в Москву, на номер, который был куплен во Франкфурте и записан на его имя.

— То есть он звонил в Москву самому себе, — растерянно пробормотал Григорьев, — надо же, даже это предусмотрели. Ну хорошо, зато теперь у вас есть веские основания организовать за Призом наблюдение по полной программе, используя могучие возможности вашей структуры.

— Авось что-нибудь нароем, — усмехнулся Кумарин.

Григорьев закурил. Они сидели в полутемной гостиной у распахнутой двери балкона. Перед ними была ночь, море, небо, дымчатый профиль скалы, тонкий месяц, как открытая скобка. Шуршали волны, покачивались яхты и катера, стоявшие в бухте на якоре. В толще тяжелой подвижной воды лениво переливались разноцветные огни, слышалась музыка, далекий смех ночных купальщиков.

— Всеволод Сергеевич, по-моему, мы с вами тихо сходим с ума. Вова Приз — тень, миф. На самом деле нам обидно, что наши соотечественники так легко покупаются на дешевку, и мы пытаемся доказать сначала себе, потом им, что он все-таки личность, а не пустышка.

— Дайте ему власть, и тогда все увидят наконец, какой он дурак, — улыбнулся Кумарин, — так о Гитлере говорили в конце двадцатых годов интеллектуалы, снобы, вроде нас с вами. Интеллектуалы болтали, а толпа делала свой выбор.

— Ну в случае с Призом о выборе толпы говорить рано, — перебил Григорьев, — пока есть только футболки и бутылки с портретами. Сегодня это портреты Приза, завтра будут чьи-то еще. Никакой конкретной политической программы, и даже партии, нет.

— Как нет? А «Свобода выбора»? — усмехнулся Кумарин. — Сегодня это американское лобби, завтра — чье? Или вы думаете, что демократы не могут поступиться принципами? А что касается программы — так и у германских нацистов ее не было. Только порядок, дисциплина и личность Адольфа Гитлера. Еще был напор, наглость, мощный пиар. Багровые лозунги, пропагандистские фильмы, патефонные пластинки с речами фюрера в каждом немецком доме, бесплатно. Сам фюрер в самолете над Германией, в день по три города, десятки речей, сотни, тысячи пожатых рук, слезы умиления, дети с флажками. Нет, Андрей Евгеньевич, футболки и бутылки с портретами — это не так безобидно, как вам кажется. Это только начало.