Полина Дашкова - Приз

«Ого, офицер Григ, вас эта знаменитость очень интересует, — язвительно заметил про себя Арсеньев, — вы наблюдали за ним и потом пытались анализировать его реакции. От меня вы этот свой интерес не скрываете. Ладно, спасибо за доверие».

Маша достала зеркальце, расческу. Лицо ее было бледным, за ночь косметика стерлась. Так она выглядела моложе, беззащитней и нравилась Сане еще больше. Так она из офицера ЦРУ Мери Григ, с которой следовало быть осторожным и держать дистанцию, превращалась в Машу Григорьеву, с которой они незаметно перешли на «ты».

Держать дистанцию казалось глупо, и осторожность была нужна лишь затем, чтобы ненароком не обнять ее, не поцеловать, не прижаться лицом к ее светлым мягким волосам.

— Полей мне водички на руки, я хочу умыться, — сказала она и открыла бутылку.

Они умылись по очереди минеральной водой. Саня поднял глаза и увидел совсем близко ее влажное лицо, бледные губы, слипшиеся темные ресницы. Они были одни в мертвой тишине утреннего обгоревшего леса, и оба понимали, что их может ждать на территории заброшенного лагеря. Живых они там вряд ли найдут. При мысли о том, как выглядят люди, погибшие в огне, Саню слегка затошнило.

— Я надеюсь, если придется кого-то вызывать, то не только оперативную группу, но и «скорую», — сказала Маша, — я очень на это надеюсь. Времени прошло мало. Допустим, кто-то из них ранен. Здесь река Кубрь. Ты говорил, твой сосед студент-медик. Он мог догадаться, что единственное место, где есть шанс спастись от огня, — это вода. Прежде всего, надо будет подойти к реке.

— Да, конечно. Гришка умный, он мог догадаться. Я тоже надеюсь…

Саню невозможно тянуло к ней, он избегал смотреть ей в глаза, словно был виноват в чем-то. Она достала пачку бумажных носовых платков. Он ждал, что она притронется к нему, сама промокнет капли на его щеках. Тогда он взял бы ее руку и осторожно, чтобы не уколоть своей двухдневной щетиной, поцеловал в ладошку. Но она просто дала ему платок и сказала:

— Все. Надо ехать.

Она была ясная, легкая, но при этом какая-то непроницаемая. Он не понимал, не мог представить, что она чувствует к нему и как отреагирует на проявление нежности. Время таяло, драгоценное время, пока она здесь, пока не улетела навсегда.

Он сел за руль, она рядом. Оставшиеся пару километров их так трясло на колдобинах, что говорить было невозможно. Наконец показались обрушенные столбы ворот, дорога стала лучше. В приоткрытые окна повеяло приторной гарью. Прямо перед ними было черное от копоти чудовище, остатки гипсовой скульптуры девушки с мячом. Дальше виднелось несколько строений, обгоревших, безобразных.

Машину оставили на открытой спортивной площадке. Отправились к реке. Там было также пусто, тихо, мертво. Никаких следов на маленьком пляже не осталось. Песок был изрыт ливнем. Но воздуху реки казался чище, дышалось значительно легче.

— Давай ты подождешь меня здесь, — сказал Саня, — там еще все тлеет, может какая-нибудь доска на голову свалиться. Если что, свяжемся по телефону.

— Здесь нет сети, — Маша показала ему экранчик мобильного.

Саня достал свой телефон. У него сеть тоже пропала.

— Представь, каково мне будет торчать здесь и ждать тебя, в одиночестве и полной неизвестности, — сказала Маша.

Только сейчас Саня понял, насколько безумной была вся эта затея. Обыскивать обгоревшие развалины, которые еще тлеют, вдвоем с Машей, не имея ничего, кроме карманного фонарика, опасно и бессмысленно. Куда разумней было бы отправиться сразу в деревню Кисловка, поговорить с фельдшерицей, подобравшей девочку, с участковым, потом явиться в Лобнинское УВД, потребовать специальную бригаду. Они бы дали, как миленькие. В крайнем случае, он бы позвонил Зюзе в прокуратуру. Однако раз приехали, надо хотя бы посмотреть. Надо сделать все возможное, и будь что будет.

Они захватили из багажника маленькую саперную лопатку. Ею ворошили головешки в корпусах. Чем больше ходили по пепелищу, тем яснее оба понимали, что пожар начался не сам по себе. Электричества тут давно нет. Огонь от леса не мог перекинуться на старые корпуса, расстояние слишком большое. Почва — суглинок, осталось много бетона и гравия на дорожках, на площадке, где когда-то проходили пионерские линейки. Корпуса у леса вообще не горели. Собственно, это не корпуса, а развалины, но огонь их не коснулся.

Более всего пострадал самый дальний корпус, за которым была широкая поляна. Именно он, судя по всему, и стал очагом возгорания. От него практически ничего не осталось.