Полина Дашкова - Приз

— Тихо-тихо-тихо, — бормотал он, сжимая запястье Шамана, — успокойся, выпей водочки.

— Пусти, — Шаман попытался выдернуть руку, — пусти, дурак. Я не пью, ты же знаешь. Сколько раз тебе повторять, что я не пью?

— Тогда поешь.

Они опять сели в кресла. Шаман отдышался, успокоился и принялся за своего омара.

— Чего ты задрейфил из-за Бульки, а? Ну, Шама, чего ты? Там все нормально, в натуре. Короче, сейчас надо первым делом отдать железо, пусть дешевле, но отдать, без базара. Оно не может лежать у тебя на даче, ты понял, да? И, это, Миха сказал, короче, бабок пора подкинуть его пацанам, хотя бы по стольнику зеленью, на пивко, на прикид. Пацаны с этими транспарантами жидовскими здорово рискуют, блин.

Шаман обсосал клешню омара, вытер руки и губы салфеткой, сжевал салатный лист, закурил, улыбнулся так, словно перед ним был не друг детства Лезвие, а телекамера, за которой миллионы зрителей, и произнес с мягкой, бархатной хрипотцой, с той особенной интонацией, которую так любила его многомиллионная аудитория:

— Послушайте, господин министр внутренних дел, вам пора учиться говорить по-русски грамотно и красиво. Не короче, а длинней, солидней. Вы же русский человек, вам должно быть стыдно уродовать собственный прекрасный язык, язык Пушкина и Толстого. Пора отвыкать от жаргонных словечек и нецензурной брани. Это засоряет воздух, портит окружающую среду и дурно влияет на нравственность подрастающего поколения. Сквернословят циники, мерзавцы, люди без высоких нравственных идеалов. Вам это не к лицу. Вас неправильно поймут, господин премьер-министр, если вы будете так выражаться. Подумайте о своем имидже и престиже.

Он выпустил дым из ноздрей, а изо рта — крепкий, долгий залп самого грязного мата. Голос его оставался все таким же бархатным, а интонация — такой же плавной и задушевной. Лезвие восхищенно заржал.

— Короче, так, блин, — сказал Шаман, отсмеявшись вместе с ним, — железо скидывай Хасану, не торгуясь. Половину суммы отдай Михиным пацанам. Десятку возьми себе, но учти, что из нее тебе придется отстегнуть минимум две штуки своему человеку в прокуратуре. Мне нужна точная информация, что там с делом по убийству Драконова.

Лезвие молча кивнул и кинул в рот кусок огурца. Такой расклад вполне устраивал его. Информатору в прокуратуре он ничего не был должен, расплатился совсем недавно. С делом по убийству Драконова сумел подстраховаться на всякий случай. Когда выяснилось, что в последнем протоколе допроса подозреваемого Бульки зафиксировано, что он, подозреваемый, прикасался к внутренней стороне портфеля писателя Драконова за сутки до убийства, Лезвие придумал историю с красными резиновыми перчатками. И скинул ее своему верному человечку, швейцару из кафе «Килька», Иванычу. Час назад Иваныч ему звонил и доложил о разговоре с Арсеньевым. Так что Приз напрасно беспокоился. Лезвие, конечно, пил, но умеренно. И расслабляться себе позволял только изредка, не в ущерб делу.

Пожилая горничная француженка понесла вещи Григорьева наверх, в его комнату.

— Это Клер. Я на лето нанимаю ее, получается дороже, чем привозить прислугу из России, зато работает безупречно, — сказал Кумарин. — Надеюсь, вы не забыли французский? Клер никакими другими языками не владеет.

— Забыл, — признался Григорьев, — но попытаюсь вспомнить.

— Да уж, придется. Здесь без языка худо. Если возникнут проблемы — обращайтесь ко мне, не стесняйтесь.

— Мерси, — кивнул Григорьев.

— Ну, располагайтесь. Жду вас в гостиной.

Комната встретила Григорьева искусственной прохладой, мягким светом сквозь шелковые кремовые шторы, взбитыми подушками на белоснежном стеганом покрывале, букетом свежих чайных роз. Розы стояли и в ванной, на изящном туалетном столике. С балкона открывался вид на море.

— Это восточная сторона. Утром солнце очень яркое, — сообщила горничная Клер, — на ночь лучше опустить жалюзи.

Григорьев с удивлением обнаружил, что понимает ее.

— Если что-то понадобится, наберите по телефону единицу, и я к вашим услугам, — она приветливо улыбнулась.

Андрей Евгеньевич полез в карман за мелочью, чтобы дать ей на чай, но вовремя одумался. Это все-таки не гостиница.

На балконе стояли соломенные кресла, столик. Григорьев сел, закурил. Море в сумерках отдавало остатки солнечного света, светилось изнутри. У горизонта, в закатной дымке, был виден высокий океанский лайнер. Мимо проплывали катера и яхты, и на его фоне казались игрушечными. Из крепости в Вильфранш доносилась музыка, духовой оркестр исполнял старинный незнакомый марш. Совсем близко от берега промчался катер, за ним на невидимой привязи летела тонкая фигурка водной лыжницы. Длинные светлые волосы трепал ветер.