Полина Дашкова - Питомник

Митя отрастил усы, остриг волосы коротко, под ежик, и лицо у него стало совсем другое. Ксюша была собой довольна. Больше всего на свете ей хотелось, переступив порог его дома, кинуться на шею, разрыдаться, рассказать все, начиная с того вечера, когда ждала под дождем на Пушкинской площади и потом чуть не кинулась под поезд в метро, и кончая нынешними кошмарами с маньяком. Но тут же она мысленно залепила себе рот куском пластыря.

Митя часа два хвастался успехами в академии и жаловался на одиночество, на тупые, пошлые, совершенно невозможные отношения с девочками.

— Наверное, я сам виноват, каждый раз слишком многого жду, они это чувствуют. Одна пугается, другая издевается, и никто не любит. Скучно и холодно. Всегда знаю заранее, что будет дальше.

Ксюша молчала. Было видно, как он, бедненький, истосковался по слушателю, вернее, по слушательнице. Наконец, наговорившись всласть, он спросил:

— Ну, а у тебя как дела?

— У меня все отлично, Митенька, — произнесла она, чувствуя, как трудно улыбаться с куском пластыря на губах, даже если этот пластырь воображаемый. — Я совершенно счастлива.

— Мужа любишь? — спросил быстро, хрипло и покраснел.

— А как же? Очень люблю. И он меня тоже, очень. Со свекровью чудесные отношения. Домработница есть. Квартира пятикомнатная, дача.

— Класс, — кивнул он, — поздравляю. Ты, кстати, похорошела. Какая-то в тебе появилась загадка, раньше этого не было.

— Раньше я была вся твоя, а теперь чужая.

Когда повисали паузы, она порывалась уйти и больше всего боялась, что он скажет: «Да, иди». Но он не отпускал и смотрел на нее умоляющими глазами.

— Пятикомнатной квартиры у меня нет, — произнес он совсем некстати. — Дача, правда, имеется. Курятник. Шесть соток. Знаешь, какое предательство было самым первым?

Ксюша молча помотала головой. Желудок больно сжался. Она знала, что если он начнет каяться и просить прощения, то все пропало.

— Адам заложил Еву, — произнес он с дурацкой улыбкой. — Она ведь не заставляла его яблоко откусывать, просто предложила. А когда Господь их застукал, Адам сказал: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел». То есть Ты плохой, дал мне не правильную жену, она, мерзавка, виновата, и Ты виноват, а я маленький, слабенький, она дала, я ел. Стукачок он был, первый человек. Наверное, и последний будет таким же.

— Это ты к чему? — удивилась Ксюша.

— А просто так. Слушай, как же ты умудрилась так быстро полюбить своего мужа? Поделись опытом.

— Мужа надо любить и принимать таким, какой есть, — глубокомысленно изрекла Ксюша, — хотя бы ради ребенка.

Митя встал, взял Машу и вышел из кухни, не сказав ни слова. Маша отнеслась к незнакомым рукам совершенно спокойно, улыбнулась, потрогала пальчиком Митины усы, широко зевнула и быстро, возбужденно залопотала, словно хотела сообщить ему что-то важное. Он уселся на диван и стал шепотом рассказывать ей сказку про колобка, не обращая на Ксюшу никакого внимания. Ксюша села в кресло напротив. Глаза закрывались. День был огромный, жуткий, и впервые она призналась себе, что только здесь, у Мити, чувствует себя дома и в безопасности. Ей не хотелось уходить. Она заранее заказала такси по телефону на одиннадцать тридцать, и пора было собираться. Маша заснула у него на руках, он сидел и молча покачивал ее.

— Уже начало двенадцатого, скоро такси приедет, — прошептала она, встала и потянулась.

— Такси приедет и подождет. Я оплачу ожидание, не волнуйся, — прошептал в ответ Митя.

— Оплатить я могу и сама. Не в этом дело.

— А в чем?

— Я уже объясняла, я привыкла ложиться рано. Очень хочется спать. — Она зевнула и потерла глаза. — К тому же свекровь прилетает ночью, я должна быть дома.

— Про свекровь ты уже говорила, — напомнил Митя. — Ее самолет приземляется в пять пятнадцать утра плюс дорога от Шереметьева до Москвы, получается шесть пятнадцать. Плюс пограничники, таможня. Не волнуйся, она появится дома часов в восемь, не раньше. У нас еще куча времени.

— Никакой таможни, зеленый коридор, — пробормотала Ксюша.

— Ну ладно, в половине восьмого. — Он посмотрел на Машу, она причмокнула и улыбнулась во сне. — Ты ей какой-нибудь прикорм даешь?

— Нет. Пока только грудное молоко.

— Молодец. Уже можно тертое яблочко, начиная с половины чайной ложки.

— Без тебя знаю. Ее от яблока пучит.

— Тогда попробуй абрикосовую мякоть. Говорить, она недоношенная родилась?

— Ага, восьмимесячная.