Полина Дашкова - Образ врага

Алиса почувствовала, как леденеют пальцы. Она заметила, что рука с зажатой сигаретой мелко дрожит. Белобрысый тоже это заметил, и по его лицу пробежала усмешка.

Такая знакомая усмешка, легкая, скользкая, холодная и одновременно обжигающая, словно прикосновение медузы.

Алиса резким движением загасила сигарету.

— Мам, можно руками? Можно я буду курицу есть руками? — Голос сына доносился откуда-то издалека, хотя Максимка сидел рядом и повторял свой вопрос уже в третий раз, прямо в ухо. — Мама, очнись! Что с тобой?

— Да, малыш, можно руками…

— А ты? Почему ты не ешь? — Ребенок с аппетитом уплетал горячую курицу. Налей мне, пожалуйста, колы. Эй, ты только что курила, ты обещала, что не будешь смолить одну за другой.

Алиса заметила, что вертит в пальцах сигарету. Может, встать и уйти? Но внезапным уходом она только привлечет внимание. Прежде чем уйти, придется позвать хозяина, попросить счет. А потом — как она объяснит Максимке свой странный поступок?

Для начала надо успокоиться.

«Действительно, что со мной? Ведь этого быть не может. Просто случайное сходство. Он погиб три года назад в Северной Ирландии. Я читала в нескольких газетах, я видела фотографию похорон. Его хоронили на родине, в Германии. Однако почему он так смотрит?»

Она залпом выпила стакан колы и щелкнула зажигалкой. «Предположим, это он. Что дальше? Во-первых, прошло одиннадцать лет. Почему он непременно должен меня узнать? Я изменилась. Так не бывает, чтобы женщина за одиннадцать лет нисколечко не изменилась. Во-вторых, даже если он узнал — что из этого?»

— Мам, ты точно не хочешь курицу? Тогда я доем, ладно?

— Да, малыш, доедай, — кивнула она, подвигая к нему свою тарелку.

Белобрысый весело болтал на иврите со своими приятелями, потягивал пиво, бросал в рот соленые орешки. Алиса старалась не смотреть на него, но то и дело ее взгляд натыкался на холодные бледно-карие глаза.

«Да что я, в самом деле? Через десять минут мы уйдем отсюда. Разумеется, это не он, просто очень похож. До жути похож…»

— Максимка, доедай, поехали. Я спать хочу, — сказала она.

— Ты же спала почти двое суток, как сурок. Слушай, мам, что с тобой вообще происходит?

— А что со мной происходит? — Алиса попыталась улыбнуться.

— Достань пудреницу и посмотри на себя в зеркало. Ты бледная, прямо синяя вся. Может, у тебя голова болит?

— Да, честно говоря, у меня ужасно болит голова, просто раскалывается. Алиса открыла сумку, но вместо пудреницы вытащила фотоаппарат. — Максимка, ты здорово смотришься с куриной косточкой на фоне этих темных личностей за соседним столом. Они похожи на наркоторговцев или бандитов, — произнесла она нарочно громко, поднялась, обошла стол, встала так, чтобы белобрысый попал в кадр.

— Мам, тише! Вдруг кто-то из них понимает по-русски? — испуганно зашептал ребенок.

— Вряд ли.

Щелкнула вспышка, потом еще раз и еще. Хотя бы на одном из кадров белобрысый должен получиться достаточно четко. Завтра утром она отдаст проявить пленку. Потом спокойно разглядит лицо на фотографии и окончательно убедится в своей паранойе, ибо это, разумеется, не он.

Она убрала фотоаппарат, позвала хозяина, попросила счет. Вместо счета мрачный ковбой просто назвал сумму — пятьдесят шекелей. Это было очень дешево. Алиса достала купюру, добавила несколько монет чаевых. Максим отправился к раковине за стойкой вымыть руки после жирной курицы. Белобрысый проводил его глазами, потом опять уставился на Алису. Она не отвела взгляд.

«Даже если это и правда ты, я не боюсь тебя. Ты умер. Тебе удобней, чтобы все думали, будто ты умер».

Алиса взяла сына за руку и, не оглядываясь, направилась к машине. Когда нежно-салатовый новенький «Рено» отъехал от кафе, обогнул площадь и свернул в переулок, ведущий к набережной, белобрысого за столом уже не было. Шумная компания во главе с хозяином в ковбойской замшевой шляпе продолжала пить пиво, курить, жевать соленые орешки.

— Сэр, я не сомневаюсь, это он.

— Чушь. Какого черта он стал бы здесь светиться? И потом — пластическая операция…

— Он сделал еще одну.

— Тогда тем более, как же ты умудрился узнать его?

— Во-первых, почуял печенью… Можете считать меня сумасшедшим, но после того, как три года назад на моих глазах взорвался автобус с заложниками и человеческие потроха парили в воздухе, как комья красного снега, я чувствую этого ублюдка печенью. Ну а во-вторых, он сделал еще одну пластическую операцию.