Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1

Четвертый в расслабленной дреме прикрыл глаза, еще раз продумывая, как выскажет свои интересные находки Верховному.

А Кин? Что думает могучий Кин?

Он, конечно, огорчен гибелью части отряда. Но его парни показали себя в бою столь дерзостными и стойкими, что ясно стало: их можно смело вести и на более внушительные акции. Если бы не ограниченное количество патронов, он бы не отдал приказа отходить. Ребята должны учиться стрелять, а кто перед ними — враг или нечаянный союзник — это дело стороннее.

Кин не обращал внимания на сидящего в старческой спячке пожилого человека. Даже не сердился. Судя по лицу, тот более огорчен, чего-то опасается. Но он, Кин, не бросит начатого. Плохо, конечно, что Лао вышел из игры. Есть еще группа руководства. Они не отойдут от планов мщения. И Кин поддержит. Главная потасовка еще впереди. Нужны автоматы, патроны. Много патронов. Пора открывать счет. Ничто не остановит его потрясателей. Монахи верткие. Но из мелких сетей не выбраться и червяку. Его парни воспитаны в духе непобедимости. И этот дух из них уже не вышибить.

* * *

Железно спокойный, со стороны кажущийся даже меланхоличным, Чан чувствовал, как в нем медленно, тошнотно накипает внутренняя ярость. Так и подмывало подскочить к этим безмозглым оболтусам: вышибале Кину и Служителю дурачков, садануть им обоим по их наиглупейшим рожам, вытолкать взашей, чтобы в следующий раз каждый продумывал и контролировал свой мало-мальски существенный шаг.

Чан с досады мотал головой.

Действовать без каких-либо элементарных правил предосторожности, повышенного чувства опасности. Вот что знасит иметь в своем распоряжении неподконтрольные формирования. Никакой ответственности за людей.

Полковник посматривал на главарей через щель в шатре. Разгоряченная мысль прощупывала сказанные ими слова о происшедшем. Какая самоуверенность. Будто каждый из них просто не туда сбросил бомбу. Предупреждал: не на простачков идете. Воинствующие монахи.

Но действительность перевернула самые неожиданные опасения. Трудно представить, как сумели монахи одну банду навести на другую. Вот это служба слежения. Охотники. И фортуна за тех, кто под ее началом пашет по-черному. Чем ближе развязка, тем более четкую организацию действий, железную дисциплину и выучку находит опытный глаз Чана. Выдержка мертвецов. Как с такими тягаться? Смекалка проходимцев. Их здесь немного, но они в надежной степени осведомлены обо всех действиях сотрудников службы. А он пока только группу самого Хан Хуа засек. И все. А где она сейчас? На нее вчера и повел он банды, но монах умудрился свести их нос к носу и еще крови напускать. Смогут ли его люди обнаружить Хуа на местности? Сколько их на подконтрольной территории? Наверное, не более полусотни. Крупные формирования трудно маскировать. Значит, монахи уверены, что они первыми встретят агента. Но как? Если рассуждать по донесениям, где монахи успели перекрыть малые перевалы, то путь воспитанника ясен. Но чем они довольствуются, из чего исходят, какая логика для них доступна, если они так уверены в своих решениях? Это уже была загадка и для Чана. Откуда они могут знать, какой путь выберет Рус на местности? Только в том случае, если существовала какая-либо договоренность заранее. Но зто значит, что еще четыре года назад кто-то сумел предвидеть подобный оборот.

Чан снова мотнул головой.

Никакой спешки. Никакой агонии. На солидной основе, малыми силами, но там, где требует обстановка. Нельзя, предположить, что их действия граничат с вызовом или показухой. Не похожи на смертников.

Полковник досадливо поморщился. Что за мысли в голове застучали? Спокойней. Еще раз посмотрел в щелку и вышел к поджидавшим его.

В глазах сидящих не улавливалась злоба или обида. Нет. Каждый сидел со спокойствием и чинностью подобающего ему сана. С налетом чести на лицах до конца выполненного ими долга. Взгляды недвусмысленно подсказывали, что они готовы с пониманием выслушать дальнейшие предложения.

Чан yсмехнулся про себя. Каждый знает, что делает. Если удовлетворены действующие лица, чего ему расстраиваться. Но разговор начал с главарями с упреков и досадливого сочувствия. Не забывал поучать, напоминая, кто они и с кем имеют дело.

Четкая военная выправка, властные жесты, командирский тон заставили выпрямиться слушавших его, подтянуться. Невозможно было, наблюдая за этим человеком, оставаться приниженным и мелким. Меланхоличная жесткость в разговоре, видимое, как бы небрежное отношение к существующему, безразличие к происходящему, замечаемое в иронически опущенных уголках рта. Глаза, то равнодушно застывшие, то, глядя искоса, острожно прощупывающие, но никогда не восхищавшиеся увиденным. И спокойствие. То спокойствне, которое заставляет противника пятиться назад. Этот человек жил как бы в самом себе. И на жизнь смотрел, как библиотекарь из книжного зала. Силой своей власти настойчиво влиял там, где распространялось его влияние.