Гильермо Мартинес - Долгая смерть Лусианы Б.

— Мы зайдем ненадолго. А потом я займусь гробом.

— Ты займешься гробом? И сделаешь это ради меня? — Ее голос из отрешенного стал радостным, словно у девочки, благодарной за неожиданный и слишком щедрый подарок.

— Ну конечно, а тебе до утра нужно отдохнуть.

— Отдохнуть… — печально произнесла она, — да, мне нужно отдохнуть, я очень устала. — И она погрузилась в молчание. — Только вот Валентина… Я боюсь уснуть, ведь я должна следить за ней, больше некому.

— Ничего с Валентиной не случится, — заявил я, чувствуя шаткость этого утверждения. Слишком много всего произошло с тех пор, как я подобной фразой пытался успокоить ее.

— Я не хочу, чтобы он ее видел, — пробормотала она, — и чтобы она снова с ним встречалась.

— Положись на меня, — сказал я. — Да ему и незачем с ней видеться.

— Я знаю, чего он хочет и зачем придет, — монотонно произнесла она, будто опять проваливаясь в прежнее состояние. — Но пусть хотя бы Валентина спасется.

— Ну все, я заканчиваю, — сказал я, больше всего боясь, как бы она не передумала. — Мы будем минут через десять.

Я повесил трубку и жестом дал понять Клостеру, что все в порядке. Он аккуратно прислонил кий к стене и молча последовал за мной к лестнице.

Я подошел к самой трудной части моего рассказа. Много раз потом я мысленно возвращался к тому короткому отрезку времени, когда мы с Клостером вышли на улицу, много раз, как кинопленку, прокручивал туда и обратно все незначительные события, пытаясь отыскать в них предвестие того, что открылось мне слишком поздно. Однако в тот момент я не усмотрел в них ничего рокового. Клостер замкнулся во враждебном молчании, будто его против воли втянули в неприятную историю. Мы сели в такси, где было включено радио, и я назвал водителю адрес Лусианы. Он предупредил, что придется делать круг, из-за пожаров некоторые улицы перекрыты. И хотя мы с Клостером ни о чем его не спрашивали, сообщил, что во время облавы в районе Флорес китайца поймали и при обыске дома нашли у него карту с отмеченными на ней мебельными магазинами, всего более сотни. Тем не менее пожары по всему городу продолжались. То ли это дело рук шатающихся по улицам бездельников и пироманов, то ли сами владельцы магазинов, воспользовавшись неразберихой, решили свести между собой счеты, никто не знает. Рассказывая, водитель слегка повернул голову и обращался в основном к Клостеру, но по нему нельзя было понять, слушает он или нет. На первом же перекрестке стояло заграждение, и полицейский всех заворачивал. Чуть дальше таксист указал нам на пожарные машины и здание с почерневшим фасадом, откуда поднимался столб черного дыма, колеблющегося в свете фонарей. Я спросил, погиб ли на пожарах кто-нибудь еще, и он отрицательно покачал головой. Единственными жертвами стали те старики из приюта. Он сказал, что некоторые были привязаны к кроватям и не смогли даже слезть с них. Погибли почти все, настоящая катастрофа. Я взглянул на Клостера, но он оставался невозмутим, будто не слышал ни единого слова, только нетерпеливо постукивал носком ботинка по резиновому коврику. Лицо его ничего не выражало, но, возможно, он просто погрузился в свои мысли и находился сейчас далеко от нас. Правда, на каждом перекрестке он вглядывался в названия улиц, будто ждал знака, что путешествие скоро закончится. Наконец мы остановились у дома Лусианы. Клостер вышел первым и медленно направился к стеклянной двери, сквозь которую был виден пустынный освещенный вестибюль. Я подошел следом и нажал на домофоне кнопку последнего этажа. В пронзительной тишине ночи мы услышали наверху, очень высоко, звук открывающегося окна и увидели мелькнувшее лицо. Потом в домофоне раздался голос то ли Лусианы, то ли ее сестры. Мы по-прежнему молча стояли у двери. Сквозь стекло слышался приглушенный скрип ползущего вниз лифта. Когда лифт открылся, из него вышла, с ключами в руке и опущенной головой, восемнадцатилетняя Лусиана — на какие-то доли секунды мне даже показалось, что передо мной призрак. На ней было длинное, свободное шерстяное пальто, отчасти скрывающее фигуру, и по тому, как эта высокая худенькая девушка направилась к двери, было ясно, что у нее тот же гордый и решительный нрав. Когда же она, пытаясь найти нужный ключ, отбросила назад волосы, я испытал мгновенное замешательство: ее юное лицо было столь совершенной копией лица Лусианы, какой та была десять лет назад, что наводило на мысль о жестокости природы. Тот же высокий лоб, живые глаза, приоткрытые губы — это походило на безупречно выполненный трюк.