Гильермо Мартинес - Долгая смерть Лусианы Б.

— По ее словам, она не собиралась подавать иск, хотела просто попугать вас, но мать убедила ее это сделать. Неужели вы думаете, она настолько расчетлива и разработала целый план?

— Я только что имел удовольствие прочитать сказку, которую она для вас сочинила, — холодно произнес он. — Не кажется ли вам странным, что она упустила столько всяких подробностей? Вы можете уточнить у нее все, о чем я вам рассказал. Или вы полагаете, я могу наброситься на женщину без всякого поощрения с ее стороны? Этот случай был первым и единственным в моей жизни, и я не мог понять, что произошло. Дело не в том, что меня отвергли, а в такой странной реакции. Единственным объяснением являлась угроза подать в суд. Сначала мне тоже было чрезвычайно трудно в это поверить. Когда она ушла, я без конца спрашивал себя, неужели я действительно так виноват — ведь я хотел всего лишь разок поцеловать ее. Но угроза оказалась отнюдь не пустой, ее заявление пришло два дня спустя. Я вскрыл конверт у себя в кабинете. Увидев ее почерк и немыслимую сумму, которую она требовала, я подумал, что это, видимо, написано сразу после ухода, в порыве негодования, и что действовала она сгоряча. Первая же фраза о сексуальном домогательстве заставила меня подпрыгнуть от возмущения, однако обвинение показалось мне таким вздорным, что я даже не стал ничего отвечать, просто порвал бумагу, чтобы жена не нашла. Мерседес я сказал, что Лусиана больше не придет, так как нашла работу на полный день, и, хотя ее удивило, что девушка не попрощалась с Паули, вопросов она не задавала. Паули, наоборот, не переставая о ней говорила. За месяц ничего не произошло, и я уже было подумал, что все позади, но на следующее же утро в дверь опять позвонил почтальон. Я находился в кабинете, и жена, не желая беспокоить меня, сама расписалась в получении. Конечно же она прочитала, кто отправитель. Положив письмо мне на стол, она осталась стоять рядом в ожидании, пока я его вскрою. Думаю, она одновременно со мной увидела первую фразу, написанную тем же почерком, что и в прошлый раз, словно письмо, которое я разорвал, вернулось ко мне нетронутым. Стоило ей прочитать эти два слова, это гнусное обвинение, как она вырвала бумагу у меня из рук, и я понял, что начинается настоящий кошмар. Во время чтения она дрожала от ненависти и радости. У нее появился предлог, которого она столько лет ждала и который давал ей возможность уйти и забрать Паули, забрать навсегда. Она кричала, оскорбляла меня и все время повторяла, что сохранит это письмо и Паули, когда вырастет, узнает, кто такой на самом деле ее папочка. Естественно, она не дала мне ничего объяснить, не желала ничего слышать, да у меня в тот момент и не было на это сил. Я ведь солгал ей в тот день, когда ушла Лусиана, а, на ее взгляд, этого было вполне достаточно, чтобы считать меня виноватым. Я был совершенно раздавлен и оцепенел, понимая, что катастрофа уже разразилась и мне остается только ждать последствий. В действительности наш брак уже давно распался, но справедливости ради, прежде чем говорить о Мерседес, я должен вам кое-что показать, — вдруг сказал он и поднялся с кресла. — Если только найду. А впрочем, пойдемте лучше со мной, — добавил он и указал на одну из арок, которая вела куда-то в глубины дома.

Я пошел за ним по широкому коридору с дубовыми полами, куда выходило несколько закрытых дверей. Он толкнул последнюю, и мы оказались в его кабинете. Первое, что я увидел, было большое окно, смотревшее, к моему удивлению, на запущенный сад с несколькими деревьями и оплетенными вьюнком стенами. Часть комнаты занимал огромный письменный стол с ящиками по бокам, заваленный книгами и бумагами; к нему был приставлен вращающийся деревянный стул. В узкое пространство между штабелями книг был втиснут портативный компьютер со светящимся экраном. В центре комнаты стоял еще один стол, где, видимо, тоже постепенно накапливались бумаги и книги и царил полный хаос, но процесс загромождения этой небольшой плоскости был явно далек от завершения. Клостер указал мне на единственный стул и начал один за другим выдвигать ящики. Наконец он нашел то, что искал, и извлек из недр стола потрепанный от времени журнал с телепрограммами, на обложке которого красовалась фотография неизвестной мне актрисы.

— У меня не сохранились фото Мерседес, но, когда мы познакомились, она была именно такой, — сказал Клостер и протянул мне журнал.

Я понял, что это способ объяснить, по какой причине — недостаточной, но простительной — он женился на ней. Конечно, прическа выглядела немного смешной, но лицо и глаза притягивали взгляд, чувственный изгиб губ по-прежнему привлекал, а линии умело обнаженного тела заслуживали самой высокой оценки. На нее действительно трудно было не обратить внимания. Клостер зажег лампу, подошел к окну и остановился там спиной ко мне, лицом к темнеющему саду, словно хотел отгородиться от образа на обложке.