Полина Дашкова - Эфирное время

— Погоди, но они ведь выяснили, что после революции на том участке стоял дом каких-то крестьян Кузнецовых. Ты говорила, они действуют правильно.

— Ну да, они были правы, пока не сошли с ума. У них все шло отлично, — кивнула Варя, — им удалось проследить историю совхозного семейства до конца. Семейство после войны переехало в Москву. Они узнали три московских адреса, быстро и очень удачно провернули огромную работу по сбору информации. Им везло, их как будто на волнах несло к победе. Это не я сказала. Это Пашенька-профессор любит так красиво выражаться. — Варя усмехнулась. — Последний отпрыск Кузнецовых сильно пил, совершенно опустился и числится без вести пропавшим с 1985 года. Вот они и решили, будто это тупик.

Им хотелось что-то делать, не терять надежду. Столько информации: портрет, дневник Сони Батуриной, где точно обозначено место — и тупик! Разве можно в это поверить, остановиться? А в такой ситуации люди, как правило, совсем теряют голову. Тогда умник Паша нашел Красавченко, чтобы проверить всех последующих владельцев участка. Честно говоря, я была почти уверена, что действительно — тупик. Брошь найти невозможно. Но потом, когда узнала, что копию броши делал отец Бутейко, поняла: никакого тупика нет. Наоборот, все просто.

— Как же просто? — буркнул Пныря. — Я, например, не понимаю.

— До сих пор? Странно. Я ведь тебе еще вчера объясняла. Ты мне, разумеется, не поверил, но за брошкой все-таки послал команду, — Варя засмеялась и долго не могла остановиться. Даже слезы брызнули.

— Эй, кончай! — сердито рявкнул Пныря.

— Ладно, прости. Не буду. Я ведь не над тобой, над ними. Они сами между собой несколько раз говорили о том, как жаль, что отличный мастер Вячеслав Бутейко больше не делает копий. Что-то с ним случилось летом 85-го. Уволился из ювелирного магазина, перестал принимать заказы, порвал старые связи, живет замкнуто, почти в нищете, и боится даже разговаривать о своем прежнем ремесле. Неужели нельзя было догадаться, что если в том же, 85-м, пропал без вести алкоголик Кузнецов, единственный возможный владелец броши, то должна быть какая-то связь!

— Но ведь это могло быть простым совпадением, — сквозь зубы пробормотал Пныря.

— Конечно, — кивнула Варя, — я не спорю.

— И все-таки, ты могла хоть как-то намекнуть, ведь, если бы этот придурок Красавченко начал действовать, твой Мальцев мог бы в итоге все потерять.

— Но он не начал, — улыбнулась Варя, — ты, Пныря, умный и сильный. Ты его вовремя обезвредил.

— Ладно, не язви, — поморщился Пныря, — я тебя серьезно спрашиваю, почему не вмешалась?

— Во-первых, не хотела светиться. Я же дурочка, разговоров умных не понимаю, пропускаю мимо ушей, поэтому при мне можно обо всем говорить, не стесняясь. Ну а во-вторых, я поняла, что они задумали, слишком поздно, когда Красавченко уже подъехал к Беляевой, и профессор Пашенька поднял панику, стал терзать брата звонками из Монреаля.

Пныря поерзал на диване, вытащил из кармана пиджака большой кожаный футляр, раскрыл и протянул Варе.

— Вот она, брошка с «Павлом». Посмотри, какая красота.

Варя равнодушно взглянула на мерцающий цветок с платиновыми дрожащими лепестками, на «Павла», который таинственно светился в полумраке салона, и отвернулась.

— По-моему, от копии ничем не отличается. У папы Бутейко получилось даже лучше, чем у ювелира Ле Вийона. Я, когда увидела ее в коллекции Мальцева, долго не могла понять, что же они с ума сходят, если вот она, брошь с «Павлом». Только потом узнала, что у них все-таки копия.

— Нет, ты в руки возьми, посмотри внимательней. Вещь уникальная, безумных денег стоит.

— Продашь? Или себе оставишь?

— Пусть пока полежит. Зачем продавать? Да ты не бойся, можешь даже примерить. Вот, зеркало есть.

— Ага, я примерю, а потом меня машина собьет или кирпич на голову свалится, — Варя опять засмеялась, но на этот раз успокоилась быстро, допила свой сок и закурила еще одну сигарету. — Представляю, что бы сейчас было с моим Мальцевым, с профессором Пашулей. Наверное, совсем бы с ума сошли. Вон и у тебя, Пныря, глазки засверкали. Теперь я вижу, они у тебя действительно карие.

Поздним вечером, в уютной гостиной Дмитрия Владимировича Мальцева весело пылал камин, свет был погашен, горели свечи. На круглом журнальном столике стояла бутылка французского коньяка, две маленькие рюмочки из богемского хрусталя. Павел Владимирович сидел на кушетке, поджав ноги, листал очередной каталог «Драгоценные камни и ювелирные украшения».