Майкл Грубер: Фальшивая Венера

И разумеется, после этого случая я только и думал о новом путешествии, поэтому в следующие выходные я приготовил все необходимое, зажал в руке медиатор и принял дозу побольше — и ничего. Хуже чем ничего, потому что медиатор остался тем, чем он и был, — дешевым куском пластмассы. Однако в комнате ощущалось чье-то зловещее присутствие, словно в углу затаился огромный черный пекарь Пиллсбери, [9] Товарный знак мукомольной компании «Пиллсбери» — улыбающийся подмастерье пекаря в поварском колпаке. и оно смяло и раздавило меня, и насмехалось надо мной, потому что вся эта прошлая штуковина с медиатором была лишь уловкой, целью которой было заставить меня отправиться в новое путешествие, чтобы эта тварь смогла меня сожрать.

Помнишь Зубкоффа, моего бывшего соседа по комнате? Он учился на медицинском. Не выходил из своей комнаты и зубрил уроки. Мы прозвали его «Волшебным грибом», вспомнил? Он вдруг свалился на меня как снег на голову. Теперь Зубкофф ученый, занимается исследованиями. Я принимал участие в одном его эксперименте, посвященном тому, как наркотики влияют на творческий процесс.

Ты никогда не задумывался над тем, как работает головной мозг? Ну, скажем, откуда приходят мысли? Я имею в виду, откуда они приходят? Совершенно новые мысли, вроде теории относительности или использования перспективы в живописи. Или почему одни люди ну просто жутко творческие натуры, а другие за всю свою жизнь ничего не могут придумать? Ну да ладно, поскольку ты — это ты и, возможно, у тебя этот вопрос вообще никогда не возникал.

Но меня он всегда зачаровывал, этот главный вопрос всех вопросов, и, помимо того, что мне отчаянно хотелось вернуться к медиатору, я еще хотел узнать, что будет дальше. Я имею в виду, с западным искусством. Я до сих пор не могу поверить, что все это в конечном счете свелось к тому ничтожеству, каким оно выглядит сейчас: к огромным гротескным статуям героев комиксов, к обоям и музыкальным автоматам, к маринованным трупам, к горам пакетов с грязным бельем в углу белой комнаты и подписью «Это петух». Конечно, ты можешь сказать: «Что ж, все проходит». В Европе на тысячу лет перестали отображать искусством жизнь, а затем начали снова. По всему миру сердцевиной литературы были стихотворные эпосы, а затем их перестали писать. Так может быть, то же самое происходит и с традиционной живописью, на холсте, масляными красками. И теперь у нас есть кино. Но потом ты вынужден задать вопрос: почему рынок произведений искусства такой огромный? Люди хотят покупать живопись, а доступен им лишь этот жуткий мусор. Должен быть какой-то способ, чтобы тебя не смыло безжалостным потоком новшеств, как метко выразился Кеннет Кларк. [10] Кларк Кеннет (1903–1983) — английский историк искусства, критик, лектор, один из выдающихся искусствоведов XX века. И как всегда говорил мой отец.

Я имею в виду, что на самом деле тебе придется задаться вопросом, почему мы любим старых мастеров — потому, что они старые и редкие, то есть являются выгодным вложением капитала, или же потому, что они дают нам что-то бесценное, непреходящее, вечное? И если второе, то почему мы не продолжаем заниматься тем же самым? Ну хорошо, сейчас все забыли, как рисовать, и все же…

Здесь нужно сделать отступление. Вернуться к Зубкоффу. Он позвонил мне. Сказал, что проводит на медицинском факультете Колумбийского университета одно исследование, щедро профинансированное правительством, Национальным институтом психического здоровья и кем-то еще. Целью этого исследования является изучение воздействия наркотиков на творческий процесс человека. В эксперименте принимают участие студенты — музыканты, художники, и Зубкофф решил привлечь также художников в годах, чтобы проверить, как это связано с возрастом. В общем, он вспомнил обо мне. Одним словом, халявная наркота. А такой товар никогда не залеживается.

Короче говоря, я согласился, и вот что мы имеем. Не сомневаюсь, ты сейчас ломаешь голову, почему после стольких лет старина Уилмот решил вывалить на меня все это. Потому что ты единственный, кто остался, единственный, кто меня знает и кому нет до меня особого дела, поэтому ты без раздумий высмеешь меня, если я спятил. Понимаю, что я говорю слишком резко, однако это так. И раз уж я начал откровенничать, должен сказать, что из всех тех, кого я знал, у тебя самая цепкая хватка за то, что в нашем мире называется действительностью. Ты начисто лишен воображения. И снова извини, что вывалил на тебя все это. Но мне до смерти нужно узнать, что ты думаешь.