Сергей Бакшеев - Композитор

Когда конвульсии врага прекратились, волчица оттащила безжизненное тело. Она хотела броситься к спасенному детенышу, чтобы зализать его раны, но замерла в недоумении. Волчица часто дышала, с ее клыков капала кровь, а удивленные глаза таращились на другого человека. Он равнодушно молчал.

В наступившей тишине, на вершине горы, волчица вдруг услышала радостные повизгивания своих малышей. Милое сердцу тявканье раздавалось в лощине со стороны ручья. Лежащий человек что-то сказал. Волчица не понимала слов, но голос был добрым и направляющим. Утомленный зверь затрусил вниз по склону к своим детенышам.

Гибель милиционера в пасти зверя лишь подчеркнула для районного начальства дикость здешних мест. Вновь назначенный сотрудник не спешил посещать глухое село. Зачем, если важных дел и так хватает.

Самые опытные местные охотники с дюжиной собак устроили на волчицу облаву. Но она заблаговременно ушла в глубь тайги. Странный обеспокоенный голос с вершины горы предупредил ее о смертельной опасности.

Удаган с воодушевлением обучал Марка шаманским премудростям. Тот проявлял завидные успехи. Но сразу выяснилось, что внешний антураж: диковинный костюм, хитрые телодвижения, правильный огонь, ритуальные запахи – ученика совсем не интересуют. Композитор готов был сутками напролет внимать звукам бубна, вслушиваться в особенности горлового пения, повторять вскрики и завывания Учителя и тщательно изучать звон каждой подвески или колокольчика. Он присутствовал на всех обрядах комлания, но, как с удивлением заметил Удаган, сидел с закрытыми глазами. Всполохи пламени и блеск подвесок мешали Марку сосредоточиться на необычном ритме и звуках. Глаза он открывал только для того, чтобы убедиться в воздействии звукового ряда на слушателей.

Через год Марк изучил все возможности шамана и впал в уныние. Трепетное ожидание приобщения к таинству, вселяющему безграничную любовь, сменилось разочарованием. Искусство шамана сводилось к удивительному владению ритмом, тон которому задавали удары бубна, довлеющие над прочими звуками. Колокольчики, побрякушки, гортанные возгласы лишь подчеркивали в нужных местах ритм и помогали основному тону завладеть умами слушателей, чтобы затем убедить их в чем угодно.

Удрученный Марк предлагал шаману провести обряд без костра в середине дня, гарантируя тот же результат. Удивленный Удаган отмахивался от подобного святотатства. Веками предки призывали духов только в преддверии ночи у ритуального костра с можжевеловым запахом. Так будет и впредь. Негоже ломать сложившиеся устои.

Композитор быстро разобрался, что основной целью шаманской музыки и, связанного с нею ритуала, является внушение безграничной веры и священного трепета в окружающих. Это было страшно далеко от безотчетной любви и рабского обожания. Расспросы Учителя ни к чему не привели. Удаган поделился всем, что умел.

Еще через год шаман доверил Марку провести обряд комлания. Композитор справился с заданием блестяще. Пугать и убеждать он умел всегда. Удаган был доволен и принялся за изготовление для Ученика шаманского бубна. А Марк после своеобразного экзамена замолчал, замкнувшись в себе.

Зима прошла в тишине. Марк перестал разговаривать даже с Таной, хотя она с радостью показывала ему растущий живот и просила приложить ухо. И без этой церемонии он слышал биение двух новых сердец в женской утробе, но никак не реагировал. Что здесь особенного? Он не раз встречал женщин, беременных двойней.

К весне его тоска достигла такой степени, что Марк на глазах стал чахнуть. Однажды по весне поднявшись на гору, он прилег на привычное место и долго не мог подняться. Он слушал пробуждающуюся природу, резвящихся птиц и хлопоты животных, но всё это было уже знакомо ему и не доставляло прежней радости. Обостренный слух ловил малейшие колебания на многие версты вокруг, но все долетавшие шумы, в том числе первый писк новорожденных, уже хранились в глубинах его памяти. Марк пролежал без движения целый день и ночь, и наутро ему стали противны все звуки в мире.

Он нашел в себе силы, чтобы подняться. Не обращая внимания на условные сигналы Таны, успешно разрешившейся двойней, на ослабленных ногах он спустился в ущелье и проник в узкую, но глубокую пещеру, о существовании которой давно догадались его уши. Он заложил вход сосновыми ветками и мхом, а сам забрался в самую глубь. Здесь было тише, однако проклятые уши все равно улавливали отдаленный звонкий стук на поверхности. Марк заткнул ушные раковины пластами мха и крепко натянул на голову шапку-ушанку. Стало тихо. Композитор уснул и забылся.