Кит Маккарти - Тихий сон смерти

— Ты что, шпионила за мной? — накинулся он на Аннетт. — Да как ты посмела!

Но с таким же успехом он мог броситься с перочинным ножом на динозавра.

— Мы посмели, — сказала жена, сделав ударение на слове «мы», — потому что мы должны были это сделать. Потому что все члены семьи судьи должны иметь незапятнанную репутацию и не вызывать даже тени сомнения в том, что она чиста. К тебе, как зятю, это тоже относится.

— Ты что, хочешь сказать, что я совершил преступление?

За Аннетт ответил отец:

— Нет. Мы просто спрашиваем.

Хартман всегда завидовал умению Браун-Секара и его дочери вести дискуссию, завидовал их способности запутывать, ставить в тупик, изворачивать, перевертывать, намекать, наводить на мысль. Завидовал и редко решался вступать с ними в спор. Но как поступить сейчас? Все отрицать, солгать или просто промолчать? Времени на раздумья не было, и конечно же, Хартман выбрал неправильное решение.

— У меня был большой выигрыш, — солгал он. По его мнению, это звучало более чем убедительно. Они ведь теперь знают, что он играет.

Ответ Хартмана вроде бы удовлетворил Браун-Секара. Казалось, еще немного, и он воскликнет: «Понятно! Конечно!» Не глядя на зятя, судья улыбнулся дочери, которая молча сидела, не меняя позы. И только после этого произнес:

— Ба-альшой выигрыш!..

Этим было сказано все. В голосе тестя смешались недоверие и печаль, гнев и сочувствие. Хартман уставился в пол и принялся разглядывать ковер, стараясь не замечать на нем грязных следов, оставленных его ботинками.

— Да… Это был тройной выигрыш…

Теперь, произнося это, он не отрываясь смотрел на судью. Уж лучше бы он врал, не поднимая головы.

— Тройной? — переспросила Аннетт. — Тебе вдруг стало поразительно везти!

Он повернул голову, чтобы обратиться к жене, и поймал взглядом ее широкую улыбку.

— Ты, конечно, можешь это доказать. Где и когда это было? Заезд, победители? Ну и все остальные подробности.

На это Хартману нечего было ответить. Он переводил взгляд с жены на тестя, челюсть его отвисла, глаза расширились. Не прошло и минуты, как Аннетт поднялась и, не глядя больше на мужа, вышла из комнаты. Хартман поднялся с кресла и, не двигаясь, смотрел ей вслед. Сидевший в кресле Браун-Секар пробормотал:

— Ты бы лучше сел, Марк.

На Хартмана подействовали и сами слова, и тон, которым они были произнесены. Он вдруг почувствовал, что смертельно устал, устал от всего.

Но судью не интересовало состояние зятя. Он спросил:

— Где ты взял деньги?

Хартман выпрямился, уперся подбородком в грудь, закрыл глаза. Он не знал, что ответить, но что-то нужно было сказать. И он произнес:

— А пошли вы все… И оставьте меня в покое!

— Нет!

Айзенменгер и не ожидал другого ответа, хотя он не рассчитывал услышать его в столь категоричной форме.

— Послушай, Елена, я согласен с твоими возражениями…

— Тогда не настаивай.

В квартире было тепло, но Елена вдруг показалась доктору холодной и такой же чужой, как ночь за окном. Он пришел без предварительного звонка и застал Елену совершенно не готовой к приему гостей. Напротив, прямо с порога она объявила, что ужасно торопится. Что и говорить, время для серьезного разговора Айзенменгер выбрал явно не самое подходящее. Елена открыла ему дверь, будучи в халате, и доктору пришлось еще минут двадцать ждать, пока она не выйдет из ванной. Когда же она наконец появилась, Айзенменгер несколько секунд был не в состоянии оторвать от нее глаз — он и забыл, что эта женщина столь красива.

— А что ты предлагаешь? После того как Джонсон вышел в отставку, мне в полиции просто не к кому обратиться. Хочешь не хочешь, а единственный человек, который сможет нам помочь, это Беверли Уортон.

— Только не она. Только не эта сука.

Беверли Уортон входила в команду детективов, занимавшихся расследованием убийства родителей Елены. Именно Уортон, по мнению Елены, сфабриковала обвинение против ее брата — обвинение, следствием которого стало самоубийство юноши.

— Тогда кто?

— Наймем частного детектива.

До чего же она прекрасна, думал Айзенменгер. Совсем как юная девушка перед первым выходом в свет. Тонкий, изысканный аромат духов и короткое бледно-кремовое платье лишь подчеркивали это впечатление. Хотелось бы ему знать, куда она собралась и — почему его это так волновало? — с кем.

— Из каких денег ему платить? — спросил Айзенменгер, как ему казалось, не без оснований. Елена заколебалась, и он добавил: — Ты же понимаешь?