Р. Скотт Бэккер - Нейропат

Выслушав его, Миа глубоко вдохнул и сказал:

— Ух ты!..

— Насыщенные деньки получились.

— Ты так думаешь? — Миа провел ладонью перед лицом, словно стараясь отмахнуться от всего этого безумия. — Знаешь, что говорит Маркс?

— Никогда не слышал, — ответил Томас.

Миа цитировал Маркса, как другие цитируют какого-нибудь доктора философских наук.

— Что касается человека, то корень происходящего всегда в самом человеке. — Миа фыркнул, будто в этих словах ему почудилось что-то смешное. — Не думаю, чтобы он имел в виду мозги, хотя…

— Нейл болен, — мрачно произнес Томас.

— Похоже, ты не очень-то в это веришь.

Что-то в этом замечании вызвало у Томаса легкое покалывание по всему черепу.

— Как я могу в это поверить? Он просто поддерживает начатый когда-то разговор. Чего только не случается в жизни! Ураганы сносят стоянки прицепов. Бомбы попадают в кафе. Рак распространяется. Артерии закупориваются. Каждый вдох, каждое биение сердца — смертельный выстрел. Да, вот так происходит все в мире, и только наша психологическая узколобость мешает это понять. Единственное, что хочет сказать Нейл: то же самое творится с нашими нейронами. Каждая наша мысль, каждое переживание — результат случайных, как брошенная игроком кость, синаптических сигналов. Бесцельная статистика.

— Уж во всяком случае, так не кажется.

— А почему так должно казаться? Наш мозг использует приходящие извне импульсы, восприятия, обращая их в реакции — наши поступки. Мы видим приближающиеся машины и огни светофора, и наша нога нажимает тормозную педаль. Но мы не видим вовлеченных в это нейрофизиологических процессов. Наш мозг, по сути, слеп в отношении самого себя, более того — его активизирует внешнее, а не внутреннее.

— И что? — спросил Миа, созерцательно поиграв прядью и сведя глаза к переносице.

Томас глубоко вдохнул, ощутив запах нагретой пыли и вспомнив о съеденном беконе.

— А то, что, когда мы выбираем, решаем, надеемся, боимся или что угодно, это ничем не отличается от того, что мы видим или слышим: мозг выпадает из общей картины. Мы не переживаем того, что делает переживание возможным. Все нейрофизиологические механизмы, порождающие принятие решений, надежды, страхи и так далее, лишь обрабатывают, не будучи обрабатываемы сами. Для нас любая мысль рождается ниоткуда, представляет нечто вроде… абсолютного начала, так что кажется, что нам каким-то образом удается избежать причинно-следственных связей и эффекта, лишь запутывающего все вокруг нас, включая наш мозг. Сознание напоминает белку в колесе, всегда пребывающую в движении, но каким-то образом не трогающуюся с места. Для нас существует только здесь и сейчас. У нас неизбывное чувство, что мы могли бы поступить иначе, поскольку наш выбор, как всегда кажется, стоит у истоков события, а не в его середине.

— Ну и ну! — с сомнением в голосе протянул Миа.

— Сейчас, — сказал Томас, поднялся и взял со стойки лежавшую на ней двадцатипятицентовую монету. — Гляди.

Он показал Миа пустые ладони, затем сжал пальцы. Когда он разжал кулаки, четвертак тускло поблескивал в середине правой ладони.

Миа рассмеялся.

— Здорово!

— Похоже на колдовство, правда?

Миа кивнул, лицо его вдруг стало задумчивым:

— Ты будто достал ее ниоткуда…

— А теперь гляди внимательней, — сказал Томас, снова повторив весь фокус, так что на этот раз Миа мог все время следить за четвертаком. — То же и с нашими мыслями. Кажется, что они возникают ниоткуда, но только благодаря нейрофизиологической ловкости рук: мозг сам дурачит себя собственными фокусами. Они кажутся волшебством. Чем-то необычным. Сверхъестественным. Спиритизмом… Убери костяшку — и никакой разницы.

— Но разница есть, — возразил Миа. — Мы — это наши мысли.

Томас кивнул.

— Именно. Мы — это наши мысли. Мозг мельком замечает их в замочную скважину, видит магию там, где ее вовсе нет…

Казалось, Миа сознательно избегает глядеть на Томаса, словно проверяя его слова собственными непосредственными впечатлениями.

— Выходит, мы с тобой сидим, значит, здесь…

— Как два биомеханизма, обрабатывая входящие импульсы, исторгая поведенческие выхлопы, которые, в свою очередь, становятся дальнейшими входящими импульсами. Все причины, цели, смыслы не более чем результат того факта, что нервный механизм, ответственный за сознание, имеет доступ лишь к мельчайшей доле процессов, происходящих в нашем мозгу, — крохотной доле, которая и вносит всю путаницу. Вне ее не существует ни причин, ни целей, ни смыслов. Просто… — Он пожал плечами. — Просто происходит всякая ерунда.