Р. Скотт Бэккер - Нейропат

— Маккензи, — сказала Сэм, как спринтер, который после забега никак не может унять дрожь в голосе, — это все идея Маккензи. Ты так рисковал, трахаясь с женой профессора… Он решил, что все твои выкрутасы могли сделать твои исполнительные функции особенно подверженными сексуальной стимуляции… Вот я и подумала, что за черт… — Она рассмеялась, и снова послышался хлюпающий звук, только на этот раз более учащенный, неистовый. — Но… м-м-м-м… я и представить себе не могла, что это будет так… сладко.

Томас слепо уставился перед собой.

— Ты сама вынесла себе приговор, — хрипло произнес Нейл. — Пойми. Всякий невропат, вовлеченный в сексуальное насилие, становится похож на серийного убийцу. Они попадают в нечто вроде навязчивого порочного круга. Однажды попробовав, уже не могут остановиться…

— Порог компенсации? — спросила Сэм.

— Точно. При возрастании объема процесс становится необратим.

— Прекрати морочить мне голову…

Треск выстрела. И вновь заскрипели половицы, вновь прорезался чудовищный узор, сотканный из белой женской кожи, одежды и теней цвета индиго, и все это было пронизано волокнами отраженного света.

— Смотри, — услышал Томас сосредоточенный шепот Сэм, — сейчас я… застрелю его… Застрелю, когда он будет кончать… Сплавлю его, сплавлю на тот свет…

— Джесс… — У Нейла был голос безумца, захлебывающегося собственной слизью.

— Смотри, профессор… Он отключил страх… Но он все равно кончит… — Ее хохоток сменился мужским рыком. — Даже с пистолетом во рту.

Томас застыл. Казалось, легкое снежное покрывало укрыло его — скопление безмолвия. Все прояснилось.

«Сэм, — подумал он. — Фрэнки».

Заломленные руки совсем онемели. Томас попытался залезть в карман куртки.

— Выходит, все это был обман, — тупо произнес он. — От начала до конца.

— Смотри, — простонала Сэм. — Горячая сталь… Улетный трах… я… я… м-м-м!

Кровь больше не текла, она липкой коростой запеклась вокруг его глаз, которые все еще неимоверно жгло. И наконец Томас увидел — увидел, как она прогнулась, увидел беззвучные судороги, увидел, как она тяжело навалилась на Нейла, проведя дулом пистолета по его щеке.

— Господи… Иисус сладчайший, — тяжело выдохнула она. Ее грудь тяжело и бурно вздымалась. Разводы белого света скользили по ее потной коже. — Что это? Сила, власть? Значит, теперь я могу делать все, что угодно? — Запрокинув голову, она зашлась смехом. — То есть вы, ребятишки, подохнете, будете кровью харкать, а я хочу только одного: трахаться, трахаться и трахаться!

— Я уже сказал тебе, Джесс, — произнес Нейл тонким, задыхающимся голосом. — Если ты уже попробовала это, возврата нет…

Снова выстрел, на этот раз — в посеревшее лицо Джерарда. Кожа вокруг входного отверстия оплавилась, как воск, но крови не было.

— Что это? — крикнула Сэм. — Отчего это так… так…

«Реально…»

Томас вгляделся в истомленный, обмякший ужас. Кожа, которую он любил. Тело, которое он боготворил, истерзанное ласками другого.

«Сэм…»

— Так значит, все это была грошовая комедия, — повторил он все так же холодно. Все казалось одновременно четко очерченным и сомнительным, необитаемым, как памятники. — Одурачить меня, чтобы я нашел для вас Нейла.

Контроль был восстановлен. Теперь оставался только один вопрос.

— Конечно, — сказала Сэм, припав к груди Нейла, истощенная соитием. — А что? Ты все еще надеялся, что я могу тебя полюбить? Что ты способен разжечь во мне хоть искорку страсти? — Сэм рассмеялась, поглядела вниз, на себя. — Интересно, в каком мире ты живешь?

— Я говорил о Фрэнки.

В ее взгляде появилась признательность. Она вытерла пальцы футболкой Нейла, от костяшек до ногтей, совсем как обеденной салфеткой.

— Ах, это . Впечатляет, правда? Нужна же была вам какая-то мотивация, профессор. А так вы были просто балластом. Ну, что тут скажешь? Пришлось устроить вам небольшую встряску. Я бы хотела и сама оправдать доверие, но главным действующим лицом оказался протеже дока Маккензи. И ведь старый пердун правильно вас оценил, что — нет? Боже, парнишка так вопил, что даже у меня мурашки по коже забегали…

Томасу показалось, что он видит все собственными глазами. Фигурка в черном, гибкая, бесстрашная, крадется через задний двор. Бар скребет когтями по дереву, потом трусцой бежит навстречу знакомому запаху, поднимает голову, приоткрыв пасть с болтающимся языком, — беззвучная вспышка, пламя, вырывающееся из ствола. И вот она стоит, как оптический обман, глазея на спящего отца, потешаясь над трогательным чувством отваги, которое, она это знала, он испытывает, оставшись на страже своих детей, своего сына. Всего лишь еще один простофиля, зацикленный на своем чувстве собственника, тогда как все преходяще и рано или поздно канет в туман оставшегося где-то на заднем плане стыда. Всего лишь еще один разбушевавшийся папаша, слепо проходящий мимо оставленных у него под носом следов.