Джеффри Дивер - Холодная луна

Он подполз к краю и взглянул вниз. В бивших о края пирса волнах ничего и никого не было видно. Это контролера не удивило. Замерзшая кровь означала, что бедняга побывал здесь давно, и если его никто не спас, то к настоящему времени его тело находится где-нибудь на полпути к Либерти-Айленду.

Контролер отступил назад, зубами стянул перчатку, пытаясь нащупать сотовый. Еще один, последний, взгляд на часы, и он спешит назад в ангар, набирает номер полиции толстым трясущимся пальцем.

До и После.

Город изменился после того сентябрьского утра — взрыв, огромные столбы дыма, рухнувшие небоскребы…

Это невозможно забыть. Можно говорить о стойкости, об отваге, спокойной решительности ньюйоркцев, и все сказанное будет правдой. Но люди все равно невольно останавливаются, когда самолеты заходят на посадку, приближаясь к Ла-Гуардиа, и почему-то кажется, что летят они значительно ниже, чем следует. Вы переходите на другую сторону улицы, за много футов обходя брошенный пластиковый пакет. И вас не удивляют солдаты или полицейские в темной форме с черными автоматами в руках.

День благодарения с его парадом прошел без инцидентов, и вот теперь в полном разгаре было Рождество, наполняя улицы толпами гуляющих. Но над всеми торжествами, подобно отражению в праздничной витрине магазина, плавал неизменный образ навсегда исчезнувших башен и вместе с ними навсегда исчезнувших людей. И конечно же, громадный вопрос: что будет следующим?

У Линкольна Райма были свои «До и После», и он очень хорошо понимал значение этих слов. Было время, когда он жил нормально, как все, потом наступило другое время, когда он больше не мог жить нормально. Всего мгновение назад он был здоровым мужиком, как все; он проводил осмотр места преступления, а минуту спустя бревно садануло его по шее, и он стал практически полным паралитиком от плеч до самых ступней.

До и После…

В жизни бывают мгновения, которые меняют вас раз и навсегда.

И все же Линкольн Райм считал, что если из них делать страшную икону, события приобретут над вами еще бо́льшую силу. И плохие парни победят.

Именно об этом думал Райм холодным утром вторника, слушая дикторшу Национального общественного радио, уверенным голосом говорившую о параде, намеченном на послезавтра, за которым последуют различные церемонии и выступления правительственных чиновников. Все они по логике должны были бы проходить в столице страны. Но в Штатах царило настроение солидарности с Нью-Йорком, и потому можно было ожидать многолюдных зрительских толп, а также толп протестующих, которые в скором времени запрудят улицы, сделав жизнь полиции в районах вокруг Уолл-стрит невыносимой. В спорте происходило то же, что и в политике: дополнительные матчи, которые должны были проходить в Нью-Джерси, перенесли в Мэдисон-Сквер-гарден в качестве демонстрации патриотизма. Райм не без цинизма задался вопросом: а не стоит ли намеченный на будущий год Бостонский марафон тоже провести в Нью-Йорке?

До и После…

Райм пришел к выводу, что сам он в состоянии «После» мало чем отличается от состояния «До». Его физическое самочувствие, его «горизонт», конечно, изменились. Но по сути он остался тем же человеком, каким был «До»: полицейским и ученым, нетерпеливым, темпераментным (ну да, порой несколько надоедливым), непреклонным, не прощающим некомпетентности и лени. Ему никогда не могло прийти в голову прикрываться своей инвалидностью, предаваться нытью, делать из своего состояния повод для проклятий в адрес всех и вся.

И теперь, слушая новости, он с раздражением узнавал, что в этом городе есть жители, которые только и знают, что жалуются на несправедливость судьбы к ним.

— Я напишу письмо, — сказал он Тому.

Стройный молодой помощник в черных слаксах, белой рубашке и плотном свитере (дом Райма, расположенный к западу от Центрального парка, отличался плохой системой отопления и старой, отслужившей свой срок изоляцией) поднял глаза на Райма от рождественских украшений, развешиванием которых он как раз занимался. Райм оценил, как комично выглядит миниатюрное вечнозеленое деревце на столе, под которым уже лежал распакованный подарок — коробка с бумажными полотенцами.

— Письмо?

Райм стал развивать свою теорию относительно того, насколько патриотичнее в нынешних условиях, несмотря ни на что, продолжать заниматься своим делом, как прежде.

— Я им покажу где раки зимуют. Думаю, послать письмо следует в «Таймс».